"Николай Шпанов. Дело Ансена (Из похождения Нила Кручинина)" - читать интересную книгу автора

заносчиво заявлял, что именно таким он и должен быть написан, если
художник не хочет лгать.
Рагна была коренастая девушка, такая же ширококостная, как ее
отец; курносая, большеротая, с румянцем, покрывавшим не только щеки,
но и скулы и лоб. От ледяной голубизны ее глаз этот румянец казался
еще ярче. А глаза Рагны хмуро глядели из-под светлых, словно
выгоревших, бровей, сердито сдвинутых к переносице. Клетчатый головной
платок Рагны был завязан большим узлом под крепким подбородком и не
закрывал лежавшего на шее тяжелого узла косы.
Пока хозяин гостиницы знакомил вновь пришедших с русскими
гостями, Грачик нет-нет да и взглядывал на Рагну. Ее
сосредоточенность, которую можно было назвать даже хмуростью, не могла
остаться незамеченной наблюдательным молодым человеком. Впрочем,
добросовестность требует сказать, что вовсе не эта сосредоточенность
была предметом основного внимания молодого человека.
Отец Рагны, кассир Видкун Хеккерт, был очень похож на своего
старшего брата - шкипера, но в его глазах отсутствовало веселье
Эдварда; они глядели строго, даже сурово. А минутами, когда кассир
взглядывал на того или другого из собеседников, в глазах его
появлялась и плохо скрываемая неприветливость.
Младший Видкун по сравнению со старшим братом выглядел стариком.
Если бы Грачик дал себе труд продолжить этот анализ, он, может быть, и
понял бы, почему старший брат остался молодым, а состарился младший.
Эдвард всю жизнь плавал. Он не знал ничего, кроме моря. Видкун же всю
жизнь считал деньги. Он не знал ничего, кроме денег и счетных книг.
Вглядываясь в лица, Видкун молча пожал всем руки. Делал он это не
спеша, очень обстоятельно и долго держал в своей холодной сухой ладони
руку гостя.
В противоположность ему, пастор обошел присутствующих быстро;
крепким пожатием приветствовал каждого, отрывисто кивая при этом
головой. По первому взгляду трудно было определить его возраст. Сухое
лицо было сковано маской строгости, больше присущей католическому
патеру, чем евангелисту. Тонкие, плотно сжатые губы и складка вокруг
рта могли быть признаком моральной непримиримости священника -
строгого судьи другим и себе, но могли быть и печатью перенесенных
страданий. И действительно, пастор не был местным уроженцем. От
хозяина отеля русские путешественники узнали, что во время пребывания
здесь немецко-фашистских войск пастор скрывался под чужим именем,
чтобы спастись от преследований гестапо. Его не преминули бы схватить
и водворить обратно в концентрационный лагерь в Германии, откуда ему
удалось бежать перед самой войной. Он был одним из тех, кого пример
пастора Нимейера1 заставил бросить прежнюю службу в армии и отдать все
силы борьбе с Гитлером и гитлеризмом, на защиту лютеранства.
1 Нимейер - лютеранский священник, бывший офицер-подводник,
активный антигитлеровец первых лет становления нацизма в Германии.
Через полчаса гости уже знали прошлое всех присутствующих. В том
числе Видкуна Хеккерта. Именуя себя чуть ли не "потомственным
последователем демократических традиций Запада", он был менее всего
склонен защищать эти традиции. Судя по всему, его "демократизм" не
помешал ему отлично ладить с немцами. Во всяком случае при них он