"Артур Шопенгауэр. О воле в природе" - читать интересную книгу автора

этим постулатом свободы на основе своего категорического императива. Мне не
известно, чтобы кто-либо из коллег Михелет высказал бы ему свое порицание, -
но hanc veniam damus, petimusque vicissim016 . И еще только один совсем
недавний случай. Упомянутый выше в примечании рецензент книги Эрстеда, для
заглавия которой наше заглавие, к сожалению, послужило крестным отцом,
наталкивается в ней на утверждение, что "тела суть наполненные силой
пространства"; ему это ново, и не ведая, что перед ним всемирно известный
тезис Канта, он видит в нем собственное парадоксальное мнение Эрстеда и
смело, упорно и повторно полемизирует с ним в обеих своих разделенных тремя
годами рецензиях с помощью аргументов такого рода: "Сила не может наполнить
пространство без вещественного, без материи"; и тремя годами позднее: "Сила
в пространстве еще не составляет вещь, для того, чтобы сила наполнила
пространство, нужно вещество, нужна материя. - Без вещества такое наполнение
невозможно. Только сила никогда не даст наполнения. Чтобы она наполнила
пространство, должна быть материя". - Браво! Так аргументировал бы и мой
сапожник017 . Когда я вижу такого рода specimina eruditionis (образцы
эрудиции), меня охватывает сомнение, не оказался ли я несправедлив к
человеку, названному мною среди тех, кто пытается подорвать философию Канта;
правда, при этом я имел в виду такие его высказывания как: "пространство -
лишь отношение пребывания вещей друг подле друга", с. 899, и далее, с. 908:
"Пространство есть отношение, в котором вещи находятся между собой, есть
пребывание вещей друг подле друга. Это бытие друг подле друга перестает быть
понятием, когда прекращается понятие материи". Ведь он мог в конце концов
написать все это совершенно простодушно, поскольку "трансцендентальная
эстетика" ему столь же неведома, как "Метафизические начала естествознания".
Впрочем, это, пожалуй, уж слишком для профессора философии. Но в наши дни
надо быть готовым ко всему. Ведь знание критической философии вымерло,
невзирая на то, что она представляет собой последнюю подлинную философию и
учение, которое произвело революцию и составило эпоху в философствовании,
даже в человеческом знании и мышлении вообще. Поскольку ею уничтожены все
прежние системы, то теперь, когда знание ее отмерло, философствование
происходит большей частью не на основе учений какого-либо из предпочитаемых
мыслителей, а представляет собой чистую болтовню на основе обыденного
образования и катехизиса. Но, быть может, испуганные мною, профессора вновь
обратятся к работам Канта. Хотя Лихтенберг018 говорит: "Полагаю, что в
определенном возрасте изучить кантовскую философию столь же невозможно, как
научиться ходить по канату".
Я не снизошел бы до того, чтобы перечислять грехи этих грешников, но
мне пришлось это сделать, так как в интересах истины я вынужден указать на
состояние упадка, в котором через 50 лет после смерти Канта находится
немецкая философия вследствие деятельности господ от "философского ремесла",
указать, до чего можно дойти, если позволить этим ничтожным, ничего, кроме
своих намерений, не ведающим умам воспрепятствовать влиянию великих,
озаряющих мир мыслителей. Видя это, я не могу молчать. К данному случаю
применимо воззвание Гете:
Ты, мощный, что тебе молчать,
Хоть все не смеют пикнуть;
Кто хочет черта испугать,
Тот должен громко крикнуть019.
Так же думал и д-р Лютер.