"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга вторая (ПСС том 3)" - читать интересную книгу автора

- Где побывал?
- В Петрограде.
- Ну, каково там? Гремит столица? Э, черт, чего бы не дал, чтобы пожить
там хоть недельку.
- Отрадного мало, - взвешивая слова, заговорил Бунчук. - Не хватает
хлеба. В рабочих районах голод, недовольство, глухой протест.
- Благополучно мы не вылезем из этой войны. Как вы думаете, господа? -
Меркулов вопрошающе оглядел всех.
- Русско-японская война породила революцию тысяча девятьсот пятого
года, - эта война завершится новой революцией. И не только революцией, но и
гражданской войной.
Листницкий, слушая Бунчука, сделал неопределенный жест, словно пытаясь
прервать хорунжего на полуфразе, потом встал и зашагал по землянке, хмурясь.
Он заговорил со сдержанной злобой:
- Меня удивляет то обстоятельство, что в среде нашего офицерства есть
такие вот, - жест в сторону ссутулившегося Бунчука, - субъекты. Удивляет -
потому, что до сих пор мне не ясно его отношение к родине, к войне...
Однажды в разговоре он выразился очень туманно, но все же достаточно ясно
для того, чтобы понять, что он стоит за наше поражение в этой войне. Так я
тебя понял, Бунчук?
- Я - за поражение.
- Но почему? По-моему, каких бы ты ни был политических взглядов, но
желать поражения своей родине - это... национальная измена. Это - бесчестье
для всякого порядочного человека!
- Помните, думская фракция большевиков агитировала против
правительства, тем самым содействуя поражению? - вмешался Меркулов.
- Ты разделяешь, Бунчук, их точку зрения? - задал вопрос Листницкий.
- Если я высказываюсь за поражение, то, следовательно, разделяю, и было
бы смешно мне, члену РСДРП, большевику, не разделять точки зрения своей
партийной фракции. Гораздо больше меня удивляет, Евгений Николаевич, что ты,
человек интеллигентный, политически безграмотен...
- Я прежде всего преданный монарху солдат. Меня коробит один вид
"товарищей социалистов".
"Ты прежде всего болван, а потом уж самодовольный солдафон", - подумал
Бунчук и загасил улыбку.
- Нет бога, кроме аллаха...
- В военной среде была исключительная обстановка, - словно извиняясь,
вставил Меркулов, - мы все как-то в стороне стояли от политики, наша хата с
краю.
Есаул Калмыков сидел, обминая вислые усы, остро поблескивая горячими
монгольскими глазами. Чубов лежал на кровати и, вслушиваясь в голоса
разговаривающих, рассматривал прибитый к стене, пожелтевший от табачного
дыма рисунок Меркулова: полуголая женщина, с лицом Магдалины, томительно и
порочно улыбаясь, смотрит на свою обнаженную грудь. Двумя пальцами левой
руки она оттягивает коричневый сосок, мизинец настороженно отставлен, под
опущенными веками тень и теплый свет зрачков. Чуть вздернутое плечо ее
удерживает сползающую рубашку, во впадинах ключиц - мягкий пух света.
Столько непринужденного изящества и подлинной правды было в позе женщины,
так непередаваемо красочны были тусклые тона, что Чубов, непроизвольно
улыбаясь, залюбовался мастерским рисунком, и разговор, достигая слуха, уже