"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

на квартиру за оставленной полстью; но разум осилил - повернул в сторону.
Двадцать верст до слободы Ореховой летел он, как после сам говорил, шибче,
чем пророк Илья на своей колеснице. В Ореховой заскочил к знакомому
украинцу и, ни жив ни мертв, рассказал хозяину о происшествии, попросил
укрыть его и лошадей. Украинец укрыть - укрыл, но предупредил:
- Я сховаю, но як будуть дуже пытать, то я, Григорич, укажу, бо мэни ж
расчету нэма! Хатыну спалють, тай и на мэнэ наденуть шворку.
- Уж ты укрой, родимый! Да я тебя отблагодарю, чем хошь! Только от
смерти отведи, схорони где-нибудь - овец пригоню гурт! Десятка первеющих
овец не пожалею! - упрашивал и сулил Мирон Григорьевич, закатывая бричку
под навес сарая.
Пуще смерти боялся он погони. Простоял во дворе у украинца до вечера и
смылся, едва смеркалось. Всю дорогу от Ореховой скакал по-оглашенному, с
лошадей по обе стороны сыпалось мыло, бричка тарахтела так, что на колесах
спицы сливались, и опомнился лишь под хутором Нижне-Яблоновским. Не
доезжая его, из-под сиденья достал отбитую винтовку, поглядел на ремень,
исписанный изнутри чернильным карандашом, облегченно крякнул:
- А что - догнали, чертовы сыны? Мелко вы плавали!
Овец украинцу так и не пригнал. Осенью побывал проездом, на выжидающий
взгляд хозяина ответил:
- Овечки-то у нас попередохли. Плохо насчет овечков... А вот груш с
собственного саду привез тебе по доброй памяти! - Высыпал из брички меры
две избитых за дорогу груш, сказал, отводя шельмовские глаза в сторону: -
Груши у нас хороши-расхороши... улежалые... - И распрощался.
В то время, когда Мирон Григорьевич скакал из Миллерова, сват его
торчал на вокзале. Молодой немецкий офицер написал пропуск, через
переводчика расспросил Пантелея Прокофьевича и, закуривая дешевую сигару,
покровительственно сказал:
- Поезжайте, только помните, что вам необходима разумная власть.
Выбирайте президента, царя, кого угодно, лишь при условии, что этот
человек не будет лишен государственного разума и сумеет вести лояльную по
отношению к нашему государству политику.
Пантелей Прокофьевич посматривал на немца довольно недружелюбно. Он не
был склонен вести разговоры и, получив пропуск, сейчас же пошел покупать
билет.
В Новочеркасске поразило его обилие молодых офицеров: они толпами
расхаживали по улицам, сидели в ресторанах, гуляли с барышнями, сновали
около атаманского дворца и здания судебных установлении, где должен был
открыться Круг.
В общежитии для делегатов Пантелей Прокофьевич встретил нескольких
станичников, одного знакомого из Еланской станицы. Среди делегатов
преобладали казаки, офицеров было немного, и всего лишь несколько десятков
- представителей станичной интеллигенции. Шли неуверенные толки о выборе
областной власти. Ясно намечалось одно: выбрать должны атамана. Назывались
популярные имена казачьих генералов, обсуждались кандидатуры.
Вечером в день приезда, после чая, Пантелей Прокофьевич присел было в
своей комнате пожевать домашних харчишек. Он разложил звено вяленого
сазана, отрезал хлеба. К нему подсели двое мигулинцев, подошли еще
несколько человек. Разговор начался с положения на фронте, постепенно
перешел к выборам власти.