"Михаил Шолохов. Тихий Дон (книги 3, 4)" - читать интересную книгу автора

- Бросай этот разговор, - устало попросил Григорий.
Он первый пошел к своей квартире, старательно печатая шаг, шевеля
сутулым плечом.
У ворот Петро, приотставая, спросил:
- Ты скажи, я знать буду... скажи, Гришка, не переметнешься ты к ним?
- Навряд... Не знаю.
Григорий ответил вяло, неохотно, Петро вздохнул, но расспрашивать
перестал. Ушел он взволнованный, осунувшийся. И ему и Григорию было
донельзя ясно: стежки, прежде сплетавшие их, поросли непролазью
пережитого, к сердцу не пройти. Так над буераком по кособокому склону
скользит, вьется гладкая, выстриженная козьими копытами тропка и вдруг
где-нибудь на повороте, нырнув на днище, кончится, как обрезанная, - нет
дальше пути, стеной лопушится бурьян, топырясь неприветливым тупиком.
...На следующий день Петро увел назад, в Вешенскую, половину сотни.
Оставшийся молодняк под командой Григория двинулся на Арженовскую.
С утра нещадно пекло солнце. В буром мареве кипятилась степь. Позади
голубели лиловые отроги прихоперских гор, шафранным разливом лежали пески.
Под всадниками шагом качались потные лошади. Лица казаков побурели,
выцвели от солнца. Подушки седел, стремена, металлические части уздечек
накалились так, что рукой не тронуть. В лесу и то не осталось прохлады -
парная висела духота, и крепко пахло дождем.
Густая тоска полонила Григория. Весь день он покачивался в седле,
несвязно думая о будущем; как горошины стеклянного мониста, перебирал в
уме Петровы слова, горько нудился. Терпкий бражный привкус полыни жег
губы, дорога дымилась зноем. Навзничь под солнцем лежала золотисто-бурая
степь. По ней шарили сухие ветры, мяли шершавую траву, сучили пески и
пыль.
К вечеру прозрачная мгла затянула солнце. Небо вылиняло, посерело. На
западе грузные появились облака. Они стояли недвижно, прикасаясь обвислыми
концами к невнятной, тонко выпряденной нити горизонта. Потом, гонимые
ветром, грозно поплыли, раздражающе низко волоча бурые хвосты, сахарно
белея округлыми вершинами.
Отряд вторично пересек речку Кумылгу, втиснулся под купол тополевого
леса. Листья под ветром рябили мол очно-голубой изнанкой, согласно
басовито шелестели. Где-то по ту сторону Хопра из ярко-белого подола тучи
сыпался и сек землю косой дождь с градом, перепоясанный цветастым кушаком
радуги.
Ночевали на хуторе, небольшом и пустынном. Григорий убрал коня, пошел
на пасеку. Хозяин, престарелый курчавый казак, выбирая из бороды
засетившихся пчел, встревоженно говорил Григорию:
- Вот эту колодку надысь купил. Перевозил сюда, и детва отчегой-то вся
померла. Видишь, тянут пчелы. - Остановившись около долбленого улья, он
указал на летку; пчелы беспрестанно вытаскивали на лазок трупики детвы,
слетали с ними, глухо жужжа.
Хозяин жалостливо щурил рыжие глаза, огорченно чмокал губами. Ходил он
порывисто, резко и угловато размахивая руками. Чересчур подвижной,
груботелый, с обрывчатыми спешащими движениями, он вызывал какое-то
беспокойство и казался лишним на пчельнике, где размеренно и слаженно
огромнейший коллектив пчел вел медлительную мудрую работу. Григорий
присматривался к нему с легким чувством недоброжелательства. Чувство это