"Юлия Шмуклер. Автобиография" - читать интересную книгу автора

спускался маленький Рюрик с парой придурков на подхвате. Лаборатории были
переименованы в подразделения и по коридорам ходили наблюдатели, через
стеклянные двери надзирающие за нашей работой. Научная политика дирекции
заключалась в том, чтобы держать нас за рога, как коз - но временами
подбегать и доить сзади.

Мне повезло, что я работала у А. Я. Лернера, который понимал мою
потребность держаться подальше от этого места. Но из-за сына, который уже
пошел и всюду полез, из-за его пюре, соков и марлечек этих разных, я никак
не могла добраться до стола, за которым, как я полагала, должна была
свершаться работа. Я оказалась в безвыходном положении и приняла решение
думать на ходу. Это было то несчастье, которое лучше любого счастья
помогло. Стол нужен, когда работа кипит - а когда котелок пуст и
неизвестен даже рецепт, по которому варить, стол только мешает. Котелок
хуже чем пуст - пока талант зарывают в землю, голова зарастает лебедой и
ее механизмы ржавеют. Сорвать путы могут только тяжелые и ежеминутные
усилия "на весу", а не легонький листик бумаги. Дальше первые искры мыслей
наждаком чистят ржавчину и вызывают еще большее искрение - порочный круг
начинает медленно раскручиваться в обратном направлении. Голова постепенно
светлеет, приобретает думающую ясность - наконец, домашняя хозяйка
занимается творчеством и воспаряет в небеса, У этого процесса есть один
недостаток - его очень трудно провести; вот почему человечество еще
вкушает горячую пищу из рук домашних хозяек. Я знаю только один такой
случай воскрешения из мертвых - это мой собственный.

Вспоминая себя в то время, так и вижу мыльную пену хлопьями и себя в
отчаяньи. Думать на ходу оказалось адски трудно: это была не мысль, а
обрывочек, который тут же упирался в мозговую кашу и тонул в ней. Но я
заставляла и заставляла себя, усилием воли - в момент, когда ни один из
моторов не действовал, я выезжала на своем ослином терпении, которое у
меня от маминой крестьянской семьи. Я ходила, как во сне, наливала чай в
дырку от подстаканника и роняла все, кроме ребенка. Скоро я могла думать
уже две минуты подряд - это был не обрывочек, а обрубочек, и в нем имелось
содержание. И однажды, во время одного усилия, я вдруг ощутимо
почувствовала, как два ржавых-прержавых колеса со скрежетом провернулись в
моей голове друг против друга и встали. Я очень удивилась - это было
первое мое ощущение подобного рода - а потом открыла в себе способность
читать математические книги.

Оказалось, что если своим умом дойти до чего-нибудь и потом раскрыть на
этом месте книгу - содержимое его делается понятным и внутри книги
появляется знакомое пятно, будто город, куда переехал друг. От него во все
стороны прорастают такие длинные нити, вроде грибницы - если хочешь узнать
дальше, надо идти по ним. Книжки оказались разные, как люди - и следовало
брать только дружелюбные, не задаваясь вопросом, почему не понимаешь
враждебные. Особенно возмущал меня один талмуд по теории вероятностей, о
котором ходила острота, что он воздвиг непреодолимую стену между студентом
и теорией вероятностей. Но я обнаружила, что даже дружелюбные книжки в
какой-то степени такую стену воздвигают - своими непрошенными сведениями
они будто битым кирпичом загромождали мои новоприобретенные колеса и