"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

размышлений. Так и высказывайся, это и мне полезно.
Он говорил от души: давно не испытывал такой умиротворенности и
легкости. Здесь можно работать, думать. Вздор, будто провинциальная глушь
засасывает. Вся Россия живет в глуши итворит. Только тут и можно уйти в
себя, понять жизнь. Жить от земли, с народом, его правдой... да, Толстой
прав.
Перед выездом на базарную площадь они увидели слева приземистую церковь
с круглой колокольней; приятна была белая колоколенка в березах.
- Одну минутку...- попросила Даринька остановиться,- свечку поставлю и
приложусь.
Она вбежала на проросшую травкой папертку. Виктор Алексеевич закурил.
Не хотел вылезать, не хотелось и смущать молитвенный порыв Дариньки, да она
и не позвала. Покуривал и раздумывал. Много нового откроется для нее в
усадьбе. Теперь жизнь потечет без взрывов, без потрясений, как где-то
сказано - "жизнь жительствует". Много надо прочесть, вырешить главное. В
Ясной Поляне побывать. "Самого важного и не разрешил,- подумал он о жизни и,
вскользь, о Боге,- заняться Даринькой... что я ей дал?.. брал только
чувственно, и она стала меня чуждаться, в нем хотела найти, чего ей не дал
я..." - подумал он о Вагаеве.
- Видать, богомольная у вас супруга,- сказал ямщик,- всегда с молитвы
на новом месте надо. Дядя мой в Оптину в монахи ушел...
Виктор Алексеевич спросил, как его звать и где стоит: нравился ему
ямщик степенной речью и повадкой.
- Донцовы мы, нас все знают. А я, стало-ть, Арефа Костинкиныч Донцов. А
жительствуем мы на Московской, сразу наш дом увидите, в два яруса, голубой,
лошадка железная на крыше... Гляди ты, Настенька барыни цветочки в церковь
понесла! правильно сказала давеча: "Богородице снесу!" С цветочков и
недоумение в ней пошло, стала из чайника на себя поливать. Значит, платьице
на ней было в цветочках, ситчик цветной... это как жених смотреть ее
приезжал, фабриканта сын, Иван Петрович Клушкин. А ей не желалось за него...
Виктор Алексеевич предложил Арефе папироску, но тот сказал, что бросил
баловство, "книжку прочитал внушающую". Тут вышла из церкви Даринька,
лучезарная, совсем такая, как увидел ее Виктор Алексеевич в келье матушки
Агнии, с осветляющими глазами, юницу, в белом, до земли, одеянии. И теперь
она была в белом, пике.
- Не долго, не сердишься на богомолку?..
- А цветы?..- спросил он.- Только две лилии... Она блеснула глазами к
церкви.
- И та... Настенька... тоже пришла, принесла цветы... и начала ставить
перед "Всех Скорбящих"... будто свечки. Какие не втыкались, падали... ей
стали помогать. И молилась, совсем разумная. И на меня все так... поскорей
вышла, Должно быть, дивились... у ней лилии и у меня. Это редкие цветы,
душистые лилии?.. Как хорошо, что ей не запрещали ставить...
- Воспрещать нельзя, дело благоугодное...-сказал ямщик.- Теперь я вас
за двадцать минут доставлю, шесть верст, дорога гладкая. Эй, ма-лень-ки-е!..
Свернули на мягкую дорогу, Зушей, увалами, раздольными хлебными полями.
Колоколец визжал и ерзал в уносе тройки. Дух захватывало от скачки, от
теплого полевого меда зревших уже хлебов.
- Вон оно, Ютово, на гривке!..- крикнул ямщик,- весело стоит!..
В "Записке" Дарья Ивановна записала о возложении цветов.