"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

сотрясение в умах, дал толчок чувствам, для меня неожиданным. И бессвязный
выкрик "учись, учись!.." - оказался полным значения. Больная, конечно, не
сознавала, почему она выкрикнула, а народ-то "амманский" по-своему воспринял
это ее "учись", наполнил своим смыслом.
От городка лился дремотный перезвон.
- К Великому Славословию,- сказала Даринька. Она крестилась на
блиставшие за домами кресты церквей, позлащенные вечерним солнцем.-До чего
же хорошо, Господи...- сказала она,- тишина... так я ждала ее.
- У нас хорошо, барыня, тихо...- сказал ямщик, обернувшись к ним и
улыбаясь, и Дариньке понравилось его круглое лицо в русой бородке н светлые,
мягкие глаза.- Понятно,скушно зимой,снега глубокие, лесная сторона близко,
калужская, с нее и метет на нас. А летнюю пору самая дача для господ, и из
Орла даже приезжают, в имения. А уж Ютово - чистый рай. Цветы всякие,
оранжиреи, фрукты-ягоды... чего только душа желает. Покойная барыня до
страсти цветы любила, а хозяйством не интересовалась. И барчуки в нее, не
любят хозяйствовать. Аграфена Матвеевна скажет ей: гречки бы посеять, а то
все в городе берем, смеются,- от своей земли да за крупой в лавочку! Барыня
еще до птицы была охоча, какая даже без пользы, а пропитания требует
деликатного... у них и по сию пиру кормушки в парках, для вольной птицы...
на зиму даже, снегирям, синичкам...
- Да?!..-обрадовалась Даринька.
- Всем полное удовольствие: конопляно семя, яички мурашкины, всего. А
какие не наши - рису закупали. Три павлины было, им изюм брали, с чем чай-то
в пост пьют... а изюм-то кусается, а она ящиками забирала. Серчает, бывало,
Аграфена-то Матвеевна,- чего с вашей павлины, крик один. Ну, мы перышки на
шляпы себе набираем.
Было приятно слушать неторопливую, покоящую беседу ямщика. Коляска
ползла-укачивал а на ухабистой мостовой подъема. Домики пошли нарядней, с
разными наличниками, с рисунчатыми занавесками, хитрого здешнего вязанья на
коклюшках. Сады за гвоздяными заборами просторней, палисадники с
подсолнухами, с жасмином; медные дощечки на парадных, староверческие кресты
над входом. Ото всего веяло уютом, неторопливостью, крепким, покоящим
укладом. В раскрытые окошечки трактиров было видно, как истово, в раздумье,
потягивают с блюдечек кипяток распотевшие мужики в рубахах, подперев
блюдечко тройчаткой, розаны на пузатых чайниках.
- Сколько мечтала так вот пожить, в тишине, уютно...- сказала
Даринька, - как вот молятся в церкви...- "благоденственное и мирное
житие...". Ходили с тетей на богомолье, всегда мечталось - в таком бы вот
городке остаться, жить тихо-мирно, хоть в бедности, приданое бы вышивала на
богатых, на двадцать копеек в день прожила бы, в церковь ходила бы... А в
Москве суета, не жизнь. Ведь жизнь... это когда душа покойна, в Господе.
Христос всегда говорил - "мир вам...", и в церкви о мире молятся...- "мира
мирови Твоему даруй...".
- Верно,барыня... слушать приятно правильные слова, от
божественного...- обернулся ямщик и ласково оглянул их.
Виктор Алексеевич дивился, как Даринька разговорилась. Такого еще не
было с ней за эти два года жизни: таила в себе, стыдилась неграмотной
простоты своей.
- Правда, - согласился он, - ты знаешь это сердцем. Знаменитый мудрец
Лев Толстой сказал, в сущности, то же, только пришел к этому после долгих