"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

страшное и больное, что казалось почти зажившим, вырвалось вдруг наружу и
крикнуло в нем: "Я с вами и буду мучить!.." Он воскликнул с болью:
- Есть же, наконец, правда?!.. Я признаю: я грязен, я виноват, я... да,
грешник, страшный и окаянный грешник!..- В этом слове звучало для него
что-то бездонное, "провальное", связанное с жуткой и темной силой, "как бы
бесовское", признавался он,-Но ты!.. чистая вся, святая?!..
Она подняла руки в ужасе.
- Не смей говорить так!..- вскрикнула она, побледнев.- Молю тебя, не
смей!.. Мой грех я не искупила... я должна искупить его и за тебя, пойми же!
если ты не найдешь в себе силы искупить, воли....веры... сознать и принять
твою долю в этом... я должна все принять!.. И я приняла, и понесу... за нас.
Люблю тебя, виню и себя... и - приму. Старец Варнава... при тебе!. ты
помнишь?., при тебе возложил на меня - "везти..." и так ласково на тебя
смотрел!.. И ты... не понял?..
- Что не понял?..- недоуменно-искренно спросил он.
- Что он без слов, жалея, внушал тебе...
- Что внушал?!..- улавливая что-то в ее словах, воскликнул он.
- Как - что?!.. Но ты же так много знаешь, так много думаешь... как же
ты не?.. сознать грех и...
Она перекрестилась: благовестили ко всенощной.
Когда, уже по заходе солнца, вернулась из церкви Даринька, Виктор
Алексеевич все так же сидел у неубранного стола. От цветников лился земляной
дух поливки, петуний, никотианы, резеды...- напоминал июльский вечер,
цветники Страстного.
Тихая, умиротворенная, Даринька подошла к креслу, где он сидел,
подперев рукой голову, опустилась у его ног, дала на ладони, теплый от
теплоты ее, пахнущий "цветом яблони" кусочек благословенного хлеба и сказала
покояще:
- Скушай и успокойся.
Он принял благословенный хлеб, притянул к себе темную ее головку,
прижался губами к ней, слыша, как пахнет от нее теплом ржаного поля, и она
почувствовала томящим сердцем, как все его тело дрожит от сдержанных
рыданий.

XXI


ПРОЯВЛЕНИЕ


Приезд станового запомнился Виктору Алексеевичу: и душный вечер, и
фельдфебельское лицо, и луково-потный дух, и клетчатый, в сырости, платок.
Но особенно- сосущее, тревожное ощущение, связанное со становым и
болезненным объяснением с Даринькой, С этого вечера, под Казанскую, стало в
налаживавшуюся жизнь их вкрадываться новое, тревожное.
В день Казанской пришла депеша из Иркутска: сообщалось, что условия
приняты и сорок тысяч сдано в депозит, квитанция выслана страховым. Это
окрылило, и Виктор Алексеевич решил прокатить Дариньку в Москву, закупить
для новоселья, путейцы будут.
Но тревожное не пропало, хотя после "благополучной прописки" нечем было