"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

она попросила еще свечку, "самую большую": думала о Святителе... Пимыч
извинился: теперь у них самая важная свечка - за гривенничек только, а на
Покрове будет и в полтину.
Когда она возжигала перед распятием, а Пимыч ждал провести ее в
придельчик, у ней дрожала рука, и она не могла поставить, помог Пимыч: так
ее взволновало, что придельчик ее церкви - во имя Святителя. Это было
глубоко знаменательное для нее. В ее отныне церкви - и во имя Святителя,
память которого связана с ее жизнью, с ее...- страшилась и помыслить. В ней
болезненно-стыдно жили невнятные для нее рассказы тетки... не ей, а
разговоры тетки с сопутнииами на богомолье о темном и стыдном...- о грехе
матери. Осталось в памяти грязное слово, крикнутое соседкой, когда Даринька
была ребенком. Это слово потом раскрылось и жгло ее. Остались стыдом и болью
темные разговоры тетки о "знатном графе", о нищете, когда застрелился граф,
а наследники выгнали ее мать, которую она не помнила, Об этом, смутном,
поведала она Виктору Алексеевичу и жалела, зачем поведала. Поведала, что
тетка велела ей всегда молиться Святителю, который - "того рода"... Не смела
таиться от него. Он понял, как тяжело ей, и они этого больше не касались.
Не подымая глаз, она пошла за Пимычем в придельчнк, на южной стороне
церкви.
- Тут вам поспокойней будет...- сказал Пимыч, входя тесным и низеньким
проломом.- Мамаша покойной Ольги Константиновны так велели, чтобы как в
старину было, свод корытцем. Там и упокояются.
Пимыч ушел. Началась обедня, а она все стояла на пороге. Видела только
синее пятно лампады. Дремотный отсвет действовал на нее покояще. Она
перекрестилась, приблизилась к лампаде и затеплила от нее свечку. Увидела
канунный столик, фарфоровые яички, восковые цветы. Затеплила свечку и на
столике и склонилась перед неразличимым образом.
Придельчик во имя Святителя не был похож на обычные церковные приделы.
Он напоминал сводчато-каменную келью в старинных монастырях, "пещерную", где
подвизались затворники. Но это был храмик, с алтариком, с узким оконцем за
решеткой, в заломчике под сводом. Направо от Спасителя теплилась синяя
лампада. Оконце чуть пропускало свет, лампада была глубокая, густая, и если
бы не свечки, не разобрать бы, кого изображает "престольная" икона.
Даринька знала о Святителе от тетки и матушки Агнии. В монастыре читала
житие и узнала об его заступничестве за гонимых овец стада своего, о
заточении и мученической кончине. Увидев прндельчик, она удивилась, какой он
темный, тесный, под низким сводом. Святитель, святостию и подвигом, казалось
ей, достоин был храма высокого и светлого. И вдруг поняла: это - в
напоминание мученичества его; это - "клеть каменна и тесна", как писано в
житии, куда он был ввергнут жестоким царем, где непрестанно молился перед
иконой Спаса, где приял от палача венец нетленный.
Она склонилась перед неразличимым ликом. И вот, подняв отуманенный взор
на образ, увидела светлевший лик. Он проступал из синего полусумрака
лампады. Она видела изможденный лик, вдохновенно взирающий на Спаса: сияние
от написанного светильника перед Спасом озаряло этот горе вознесенный лик.
Два лика видела Даринька: приемлющего моленье Спаса - и молящегося Ему
Святителя. Оба лика, казалось, связаны были светом, исходившим от них:
светом Неизреченной Благости - неугасимой веры. В прояснявшемся образе
Даринька увидела свиток с начертанными словами: "Аз есмь пастырь добрый..."
и - в конце ниспадающего свитка: "И душу Мою полагаю за овцы".