"Иван Шмелев. Росстани" - читать интересную книгу автора

плетням и сараям сороки, шуршали по коноплям воробьиные выводки. Дремалось
на солнышке под сонную воркотню ключиков. Данила Степаныч разминал в меховом
сапожке затекающие пальцы и думал, выдадут ли Николе из кредитного под новую
стройку до Петрова дня, чтобы вовремя обернуться и не затянуться с
гавриковским подрядом, а Степан смотрел на его драповое пальто и сапоги и
раздумывал, не откажет ли ему старик чего из одежи, если помрет: все-таки он
старается, растирает ему по вечерам ноги мазью, и всегда уж так водится, что
за хороший уход дают чего-нибудь из одежи после смерти. А одежа бы ему
пригодилась, потому что без хорошей одежи нельзя получить хорошего места в
городе.
- Ну, подыми... - говорил Данила Степаныч.
Поддерживаемый под руку, шел он на речку, где лавы, узнавал место,
видел, что лавы все те же - три бревнышка с поручнями - и все та же,
прежняя, вьется в кустиках по откосу тропка на Шалово, идет мелким
березняком-веничком, играют на быри те же голавлики и покачиваются давние,
сизо-зеленые стрелки тростника. Бывало, вытягивали их осторожно, как
цветочки из ландышника, с тонким писком и скручивали из них лодочки. И
шумят-журчат звонкие ключики, как молодые - всегда молодые. А с горы
напротив, из Медвежьего врага, потягивает утренней травяной прохладой, и
растут там, не могут не расти, белые шапки болиголова, кусточки-дички
красной смородины и цапкие плети лесной малины.
Протягивал палку к оврагу и говорил работнику, нанятому в Москве и
ничего не знающему про эти места:
- А это... Медвежий враг. Понимаешь?
- Так точно-с, Данила Степаныч... Медвежий-с...
- А почему - Медвежий? Вот и не знаешь.
- Не могу знать-с. Надо полагать, медведи жили?...
- Вот и не знаешь. Тут... давно это было... я мальчишкой еще был...
даже и до меня... понимаешь, медведь... зашел раз и увяз... понимаешь? Глина
там, ключи... Живьем его тут и взяли... Понимаешь?
- Понимаю-с, с этого самого, значит... от медведя! Говорил вдумчиво,
точно все это было и для него важно, и хмуро, как и Данила Степаныч,
всматривался в глухую чащу высокого оврага в горе, где мелькало синее
пятнышко рубашки: должно быть, там собирали ландыши.
- Вот и прозвали: Медвежий!
Говорил Данила Степаныч, чего не видал сам, чего, может быть, не видали
и те, кто сказал ему. Может быть, сказку. Носил ее в себе всю жизнь и
удержал в памяти среди вороха всяких дел и кипений. И вот теперь вспомнил и
рассказал.
- Теперь медведи за редкость... - сказал Степан. - В зоологическом вот
показывают... ситнички продают для прокормления...
И подбирал, о чем бы еще поговорить, чтобы было не скучно Даниле
Степанычу. Морщил заросший лоб, двигал белыми бровями, поглядывал к небу - и
не находил, что бы такое сказать еще. Родился и вырос в Москве и не знал
ничего из здешнего. А на Данилу Степаныча напирало совсюду, куда ни глядел,
переполняло всего, и нельзя было удержать при себе.
- Кали-ны тут!... - сказал он и махнул палкой.
- Место очень превосходное, - сказал Степан и посмотрел к палке. -
Высота очень...
Шли деревней, и Данила Степаныч припоминал, чей же двор, вглядывался в