"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

чекана. Удивительно другое - Орлов в Крыму был популярен. Ну ладно, юнкера и
желторотые прапорщики, млевшие от призыва свергнуть генералов и взять власть
в свои руки. Но отец Викентий, умнейший вроде человек! Тут уж только руками
разведешь. Разве что наши господа генералы успели настолько
скомпроментировать себя, что на их фоне Орлов оказался каким-то Робин Гудом.
Так или иначе, а положение было скверное. Орлов арестовал в Симферополе
коменданта, губернатора и нескольких оказавшихся там генералов. Яков
Александрович по телеграфу цыкнул на сквернавца, но тот не унимался, а
наоборот, рассылал по всему Крыму депеши, где божился, что действует только
по приказу командующего. В общем, будь Орлов даже агентом чеки, он не мог бы
действовать успешнее.
А вся беда была в ненадежности тыловых частей, по причине чего
приходилось думать даже о временном оголении фронта. И это в те самые дни,
когда господин-товарищ Геккер вел разведку боем и готовил что-то крупное.
После этого совещания мы впервые заговорили вслух о том, что дело швах.
Как говорили на Германской, "вата". И все, ныне происходящее, - только
агония.
На следующий день стало известно, что Яков Александрович лично приехал
в Симферополь, заставил освободить арестованных и принял капитуляцию у
большей части орловцев. Но сам Николя ушел в горы о объявил себя командующим
войсками Крыма. Разбираться с ним было некогда - на фронте вновь стало худо.
15 февраля штабс-капитан Дьяков вернулся из штаба весь белый, несмотря
на мороз, и сообщил, что в дивизии начался тиф. У меня при этой вести
опустились руки, поскольку я помнил, что такое тиф, еще в 18-м году, а в
нашем отряде не было не только фельдшера, но даже медицинской сестры.
Откровенно говоря, первая мысль была не из удачных: выйти на Сиваш и
атаковать большевиков в полный рост. По крайней мере, это лучше, чем
многодневная агония во вшах и грязи. Но я был не один, и уже через полтора
часа мы вместе варили нечто черное и вонючее, чтобы гнать заразу. Поручик
Успенский уверял нас, что от этого состав вымрут не только тифозные вши, но
и все большевики в окружности двадцати верст.
Забегая вперед, отмечу, что нас Бог миловал. То ли черное варево
подействовало, то ли внутренняя дезинфекция спиритусом вини, но наш хутор
зараза обошла стороной. Но дивизии тиф стоил больше, чем все январские бои,
а некоторым частям, особенно на Перекопе, пришлось еще хуже. Однако, тогда
мы не знали самого для нас страшного: 28 февраля в симферопольском госпитале
от тифа умер подполковник Николай Сергеевич Сорокин, наш командир, который
вел нас от Ростова, которого щадили пули и которому не исполнилось еще
тридцати пяти. Мы узнали об этом только в апреле. Николай Сергеевич уже
поправлялся, когда в госпиталь занесли тиф. Ему хватило двух дней, -
ослабленный организм не мог сопротивляться.
Между прочим, если бы не Николай Сергеевич, Я, может быть, и до сей
поры мирно жил бы в России, то есть теперь бы в Совдепии, ходил бы на
большевистскую службу и получал бы свою воблу. Тогда, в декабре 17-го, мы
все съехались в Ростов, ожидая всеобщего восстания против большевиков, а все
кончилось крахом, атаман Каледин застрелился, и началась паника. Не знаю,
как я повел бы себя, - война успела мне осточертеть, а гибель Чернецова,
казалось, поставила точку в борьбе с красными. Но когда подполковник Сорокин
сказал мне, что уходит с Лавром Георгиевичем, мои сомнения кончились. Я
послушал своего бывшего батальонного, как слушал его под Ковелем и Стоходом.