"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

докуривая его пачку "Сальве", обсудили несколько возможностей.
Ежели Крым никто оборонять не собирается, то нас могут оставить
прикрывать эвакуацию. В этом случае вопрос с нашим отрядом решался просто. Я
допустил компромиссную возможность: Яков Александровия мог повторить вариант
19-го года, когда он удержал Акмонайские позиции и не пустил красных в
Керчь. Впрочем, и в этом случае нас, скорее всего, оставят в заслоне. Даже
если предположить, что никто вообще ничего не прикажет, и войска будут
эвакуироваться, так сказать, по возможности, то и в этом случае мы едва ли
успеем дойти от Мелитополя до Феодосии, Керчи или Севастополя. В общем,
спасти нас могло одно: приказ об обороне Крыма и кто-то способный эту
оборону возглавить. Если это будет Яков Александрович, то какие-то шансы
будут. В генерала Андгуладзе верилось слабо.
Впрочем, влияния на высокую стратегию мы оказать не могли, и надо было
подумать о хлебе насущном. Тут выяснилось, что штабс-капитан Дьяков еще раз
превзошел самого себя. Уж не знаю, каким образом, но он сумел выбить из
местного коменданта разрешение нашему отряду поселиться в мелитопольской
мужской гимназии и даже поставить нас всех на довольствие. Последнее было
буквально даром Божьим, поскольку продукты у нас давно кончились, а
прикупить даже самое необходимое возможности мы не имели. Наш отряд, как и
все части в Таврии, не получал денежного довольствия уже второй месяц. В
общем, это было уже что-то.
В гимназии все было разорено и разграблено, но в пустых классах
оказалось несколько коек, на некоторых из них были даже матрацы. В
довершение всего, в некоторых классах оказались неплохо сработанные железные
печки, оставшиеся, очевидно, от прежних постояльцев. Парт хватало, поэтому о
дровах можно было какое-то время не беспокоиться.
Нижних чинов мы разместили в актовом зале, штабс-капитан Дьяков занял
директорский кабинет, где имелся ободранный, но все же еще пригодный диван,
а офицеры получили по небольшому классу на каждую роту. Нам троим - поручику
Успенскому, поручику Голубу и мне - достался кабинет географии, который
насквозь промерз, и вдобавок зиял выбитыми стеклами.
Поручик Успенский и поручик Голуб рьяно взялись за наведение ежели не
порядка, то какого-то подобия, а я, воспользовавшись служебным положением,
упал на продавленную койку и мгновенно уснул, укрывшись поверх шинели
содранной с окна портьерой. Впрочем, нет, перед тем, как уснуть, я успел
отобрать у поручика Успенского вот эту самую тетрадь с золотым обрезом и
спрятать ее в вещмешок.
Следующие несколько дней мы, насколько я могу судить по записям в
дневнике, отсыпались. Кормили нас еле-еле, железная печка грела скверно, но
мы, признаться, обращали мало внимания на эти мелочи. Один раз мы, собрав
все имевшиеся у нас денежные знаки - а получилось, признаться, недурная
коллекция от керенок до "колоколов" - направили поручика Голуба на здешнюю
толкучку за самогоном. Поручик Голуб - самый подходящий для подобных
операций человек, - благодаря блестящему знанию малороссийского наречия и
опыту общения с глуховскими пейзанами. Поручик Голуб вернулся очень нескоро,
порадовав нас бутылью чего-то чудовищного, чуть ли не карболки. Впрочем,
поручик Успенский, вспомнив свою химическую науку, провел визуальный анализ
и дал добро, после чего мы пили этот таврический эквивалент "Смирновской",
закусывая таранью, купленной на той же толкучке.
Все эти дни нас никто не трогал, и штабс-капитан Дьяков совершенно