"Александр Шленский. Эффект Заебека" - читать интересную книгу автора

подопечного во всех деталях, но никогда ни один корреспондент или просто
случайный человек не добился от нее хоть одного слова, которое бы добавило
что-то новое к тому, что уже было в официальных коммюнике. На наглые или
игривые или двусмысленные вопросы она отвечала, что по роду своей службы она
не имеет с этим ничего общего, и потому сказать об этом ничего не может.
Именно благодаря чрезвычайной скрытности и огромному такту этой
удивительной женщины никто не имел ни малейшего шанса узнать, как изменилась
жизнь ее патрона. А жизнь Халивана Хутебеевича изменилась чрезвычайно.
Во-первых, были отменены все гастроли, сокращены репетиции, и симпатичные
юноши совсем перестали посещать этот дом. Халиван Хутебеевич выглядел все
более рассеянным и погруженным в себя, он часто блаженно улыбался счастливой
улыбкой влюбленного, хотя его никто не посещал, и сам он никуда не ездил.
Было ясно, что происходит что-то чрезвычайное. Нельзя сказать, чтобы
Ангелина Аскольдовна была излишне любопытна, но она стала внимательно
прислушиваться к звукам, доносившимся из комнаты Халивана Хутебеевича, в
надежде найти объяснение происходящим переменам.
И довольно скоро Ангелина Аскольдовна обнаружила нечто, что с одной
стороны разъясняло причины столь значительных перемен, но с другой стороны,
только добавило таинственности к происходящему. Впрочем, судите сами.
Затаившись в очередной раз у двери будуара своего патрона, Ангелина
Аскольдовна обратилась в слух. Из-за двери доносились негромкие звуки радио.
Радио бормотало новости и играло классическую музыку. Было слышно, как
Халиван Хутебеевич бреется электробритвой и подпевает радио, которое играло
адажио из сороковой симфонии Моцарта. Побрившись под адажио, Халиван
Хутебеевич залез под душ, который он принимал уже под звуки менуэта. Когда
менуэт уже почти добрался до коды, Ангелина Аскольдовна услышала томные
вздохи. О, она знала наизусть каждый вздох своего божества! И поэтому для
нее было яснее ясного, что в данный момент нежный и чувственный кадровый
офицер орошает отдельные участки своего кожного покрова духами "Ланком" и
при этом томно закатывает глаза и тихонько вибрирует всем телом. Ангелина
Аскольдовна тоже вздохнула и сглотнула слюну. Тем временем вздохи из-за
двери прекратились, и из репродуктора послышался голос дикторши: "А сейчас
прослушайте хор пленных иудеев из оперы Верди "Набукко" в исполнении
московского хора "Свободная Россия".
Сквозь звуки хора Ангелина Аскольдовна различила легкие шаги - Халиван
Хутебеевич вышел из ванны и прошел через комнату - туда, где стояло недавно
купленное большое зеркало на подставке. Ангелина Аскольдовна почему-то
чрезвычайно невзлюбила это зеркало, оно не понравилось ей с самого начала,
как только его привезли. Не понравилось до такой степени, что она даже ни
разу в него не заглянула и не вытерла с него пыль. Впрочем, пыль на него
почему-то совершенно не садилась, видимо вследствие эффекта Заебека. Итак,
Халиван Хутебеевич прошел к зеркалу, остановился и неожиданно произнес самым
сладчайшим и вкрадчивым голосом: "Иди ко мне, моя отрада! Иди ко мне, моя
нежная! Иди ко мне, моя сладкая!" "Здравствуй, любимый мой, радость моя,
единственный мой!" - послышалось в ответ бархатное женское контральто
удивительно приятного, волнующего тембра. В этом голосе была сдерживаемая
страсть, и патетика, и сила, и тревога, и обожание, и просто обворожительная
нежность.
В первый момент Ангелина Аскольдовна изумилась. Она знала все голоса,
которые могли звучать в этой комнате, и среди них никогда не было женских