"Евгений Шкловский. Будь мужчиной, Макс!; Переулок; Прислушивающийся (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

что музыка и есть музыка, а тонкости и нюансы - это для эстетов и ценителей.
Для знатоков. На что он вовсе и не претендовал.
Музыка существовала где-то рядом, целый огромный мир, как, впрочем,
литература, или кино, или театр, или живопись, все это было как бы несколько
отдельно, куда можно временно погрузиться.
Нырнуть, чтобы потом вынырнуть и жить обычным, самым банальным образом.
Но возможно, что и не вынырнуть, и тогда с человеком что-то происходит,
заметное даже невооруженным глазом.
То человек как человек, а то вдруг смотрит - и не видит, ходит и
раскачивается в такт, руками и ногами, и даже головой подергивает, или рукой
помахивает, словно дирижирует, или заговариваться начинает, называя себя
почему-то Родионом
Романовичем либо Львом Николаевичем. Или о себе внезапно и пугающе в
третьем лице: "он улыбнулся", "тут он встал", "все в нем напряглось"...
Причем и в самом деле улыбается, встает, и что напрягается - тоже можно
предположить.

Выпадает человек.
Однако даже не будучи меломаном, Ч. тем не менее был зачарован.
И сам чувствовал эти чары, но не как меломан, а иначе.
Магическое действие музыки ему тоже приоткрывалось, но, как ни странно,
не на концертах и не при прослушивании пластинок, а тем более радио. Тут он
бывал довольно равнодушен. Ему надо было погружаться (духовно), а его
выталкивало. Волны набегали, глубина совсем близко, а он, бедный, бился на
отмели и только жабрами судорожно шевелил, завистливо поглядывая на тех,
кто, по соседству, млел с полуприкрытыми глазами и блаженными лицами.
Может, он потому и на концерты не любил ходить, что знал об этом
свойстве болтаться подобно поплавку на поверхности, тогда как более
счастливые камнем шли на дно и там тихо лежали между колышущимися
водорослями, пуская радужные, переливчатые, упоительные пузырьки.
Хорошо им было!
А для него только лишнее напряжение. Можно сказать, борьба с самим
собой. Все наслаждаются, а он борется. Все уже погрузились, а он еще
бултыхается. Все расслабились, ноги вытянули и глаза прикрыли, а он
дергается и дергается, пытаясь сконцентрироваться, и главное - напрасно.
Музыка сама по себе, а он сам по себе.
Танталовы муки. Жажда мучит и вода вокруг, а никак не зачерпнуть и не
отпить. К самым губам приближается, по подбородку нежно щекочет, прохладой и
утолением манит, только усиливая сухость в горле. Вот-вот, еще немного, еще
чуть-чуть - и мимо.
Отступает. Откатывается.
Так и оставался неудовлетворенный, хоть плачь! Как приходил с
пересохшим горлом, так и уходил. Может, даже еще больше...
Приоткрывалось же ему - когда вовсе не ждал. Стоило только расслышать
где-нибудь - в соседней квартире, вверху или внизу, или, например, с
улицы, - пусть даже совсем тихо, пусть почти неразличимо, а он сразу
улавливал. И мелодия могла быть совсем простенькой, не говоря уж о
чем-нибудь симфоническом, - тут же и проваливался, как в прорубь.
Хоть по радио, хоть магнитофон у кого или проигрыватель...
Главное, чтоб откуда-нибудь, тихо, словно прокрадываясь или