"Павел Шкарин. Куб " - читать интересную книгу автора

мистической ерунде, придя к убеждению, что всё это вторично, и не какие-то
темные потусторонние буки сеют в этом мире боль и ужас, а обычные смертные
люди, и зло и добро обитают не в заоблачной выси, а рядом с нами, в
повседневной обыденности. Ужас прост и будничен, мы живем с ним бок о бок и
настолько с ним свыклись, что уже и не замечаем его.
Надо сказать, что я никогда не был зациклен на мрачных сатанинских
культах: я интересовался, например, язычеством, имеющим, на мой взгляд,
скорее светлую энергетику, да и вообще религиями и верованиями мира.
Я всегда был неравнодушен к различным асоциальным деструктивным
явлениям, тяготел к любым формам экстремизма: будь то политический
экстремизм (я метался от крайне левых взглядов к крайне правым, в 17 лет
имел серьезные намерения вступить в ряды Национал-Большевистской Партии
Эдуарда Лимонова, объединившей под своим крылом разношерстное сборище
радикально настроенных молодых людей, так и не сумевших толком
идентифицировать себя как "крайне правых" или "крайне левых", имеющих за
душой чаще всего эклектичные, разрозненные политические воззрения, а иногда
просто тягу к экстремизму - в общем, как раз то, что мне было нужно в то
время), или же, например, футбольный фанатизм.
Отмечу одну важную закономерность: чаще всего мой интерес к
вышеупомянутым темам носил чисто теоретический характер - я не вступил в
какую-нибудь секту сатанистов, не стал членом НБП, не состоял в фанатской
группировке и т.д. Моё тяготение ко всему экстремальному и запредельному не
имело таким образом практической реализации, инстинкт самосохранения не
позволял перешагнуть грань между безопасным теоретическим ознакомлением с
позиции постороннего наблюдателя (пусть даже сочувствующего) и конретными
действиями, чреватыми серьезной опасностью для тела или разума.
С раннего детства ничто на свете не вызывало во мне большего
удовольствия, чем заниматься творчеством самому и познавать плоды
творческого самовыражения других людей. Сложно, пожалуй, найти такой вид
творчества, который бы оставлял меня равнодушным, где бы у меня не было
своих любимых авторов.
В 14 -15 лет меня уже куда больше занимали философско-художественные
изыскания, творчество Достоевского и Сартра, Тарковского и Сокурова,
Кандинского и Филонова, чем ежедневная пустая возня и трёп во дворе со
стадом оболтусов, которым были абсолютно по пенисне какие бы то ни было
высокие материи. Мне необходимо было общение со сколь-нибудь интеллектуально
содержательными, самобытными и неординарными людьми, не чуждыми творческой
активности, с которыми можно было бы поделиться прочитанным, увиденным и
услышанным, от которых я мог бы получить толковую конструктивную критику на
какой-нибудь свой очередной опус. Надо было "искать таких, как я,
сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных". Таковые нашлись.
Со мною в одном классе учились два весьма странных, неадекватных
паренька: Олег и тот некто, которого я в своём повествовании условно именую
А . Они всегда предпочитали держаться замкнутой обособленной тусовкой-сектой
в числе трех человек: они + упомянутый в 1-ой главе Паша Е. Ни малейшего
участия в общественной жизни класса эта троица не принимала, "далеки они
были от народа". Олег и А. были двумя "белыми воронами", не такими как все:
их не захватывали школьные дискотеки и "огоньки", их интересы лежали в
несколько иных сферах - компьютеры (сколько помню этих перцев в то время,
они беседовали между собой почти только о компьютерах; я же, напротив,