"Вячеслав Шишков. Дивное море (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

чинит. Где-то балалайка звенькает, и с присвистом трепака откалывают двое.
Прибрежные утесы унизаны стаями чаек и бакланов. По тугой глади озера
паруса скользят.
Скала, орудие, костер. Развалившись возле огня, не торопясь чаюют
студент с белыми усами и реалист седьмого класса. Со стороны красных
шустро подходит к ним рыжебородый, небольшого роста крестьянин в зипуне,
на голове - войлочная шапчонка, на ногах - продегтяренные бродни.
- Чай да сахар, - весело поприветствовал он студента с реалистом.
Лицо его в добродушной улыбке, и весь он какой-то приятный, праздничный.
- Спасибо, - сказал студент и с невольным подозрением прищурился на
подошедшего. - Присаживайся, дядя. Чаю у нас много. А ты кто? Красный,
никак? Ну, черт с тобой, садись!
- Благодарим, спасибочко. Да я уже почевал, - ответил крестьянин
певучим тенорком, повел взором очарованных глаз по озеру, вздохнул: -
Э-хе-хе... Вот воюем! Вы - белые, я, скажем, красный. А из-за чего воюем?
Пойди, пойми. Вон благодать какая кругом: солнышко, теплынь, ягода
поспела, скоро меду пчела наносит. Жить бы да радоваться, ан нет: воюй,
говорят, защищай свободу. Ну, что ж, это не плохо, будем защищать...
- Да ты, дядя, садись. Сережа, нацеди ему.
- Фамильный чаек-то у вас, господа?
- Фамильный. Сережа, отрежь-ка ему колбасы. Бери, дядя, сахару-то. Да
поври чего-нибудь. А то, черт ее бей, скука...
Дядя, улыбаясь и покряхтывая, сел.
- Фамильного чайку, конешно, можно. А мы приобыкли к кирпичному.
Да-да. Вот я и толкую. Пять годов война шла, а за большой войной - опять
война. Когда же, господа, конец-то, пошто же, господа, вы преследуете-то
нас, вздыху-то народу не даете? Нет, постойте, господа. Не в укор будь вам
сказано, мы все-таки вас побьем. У нас силы больше. Уж это правда. И
Толчаку вашему несдобровать, скоро Толчак ваш с каблуков слетит. Уж я,
господа, врать не стану. Раз вся земля поднялась против вас, вся Русь, так
и тут воевать нечего; сдавайся да и никаких гвоздей...
Студент нахмурился, а реалист занозисто прикрикнул:
- Черта с два! Так мы тебе и сдались. У вас сброд разный, а у нас
регулярные войска.
- Сброд, говоришь? - хрустя белыми зубами сахар, по-хитрому
прищурился гость. - Ну нет, милый мой сынок. Был сброд, да ехал. У нас
эвот какой порядок, у нас дисциплина - ого-го... У нас, ежели ты хочешь
знать, барин молоденький... Впрочем, на-ка газетину нашу, почитай...
Тут гостя крепко схватили сзади четыре чьих-то лапы и, вздернув
вверх, поставили на ноги:
- Ты что тут, сукин сын, расселся? Идем!
- Куда же, православные?
- Куда надо! Марш! - крикнули враз двое: один - кривоногий плюгаш в
длинных сапогах, другой - плечистый, брыластый, и голос - бас. Это Зайцев
и Чернышев, "прапоры". Им так и не удалось заснуть: всю ночь продумали,
как бы выслужиться пред поручиком Чвановым. У них болели головы, скучали
животы: они - злы, желчны.
Меж тем из палатки, саженях в пятидесяти от костра, где был схвачен
крестьянин, вышел приземистый, усатый, бритоголовый офицер Чванов. Рукава
рубахи высоко засучены, покрытая рыжей шерстью грудь обнажена. Резкий свет