"Вячеслав Шишков. Емельян Пугачев (Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

Долгополов покрестился на иконы, разинул рот, левую руку на сердце
положил, правую елико возможно вытянул и, согнувшись пополам в поясном
поклоне хозяину, коснулся концами пальцев половицы.
- Здорово будь, Терентий Иваныч, со всеми чадами и домочадцами твоими
во веки веков, аминь!..
- И ты здоров будь, Остафий Трифоныч, - мужественным голосом
ответствовал хозяин. - С чем пожаловать изволил? Похвального любопытства
ради али по делам?
- По делам, по делам, Терентий Иваныч-свет, - расправляя спину и
прилизывая, будто кот, ладонями лысоватую голову свою, вкрадчивым голоском
ответил гость. - Уж мне ли, неразумному, при худобе моей пытать механику
твою премудрую... Темен-бо умишком своим малым.
- Сие смирение зело похвально, но не основательно, - и хозяин ввел
гостя в соседнюю горницу, штукатуренные стены коей, а равно и потолок были
расписаны знаками Зодиака и затейными картинами.
- Батюшки, пушка! - удивленно, с беззубым пришепетом прошлепал губами
гость, ткнул перстом в медную стоявшую на треноге махину.
- Вот и ошибся, гость дорогой, - заулыбался хозяин, - это зрительная
труба суть плод моего художества, чрез нее можно наблюдение иметь за ходом
и природой тел небесных, сиречь можно улавливать природу в самом действии
ее работы, а сие в едино и поучает и забавляет. Да вот беда, стекла дюже
плохи, нет прозрачности, и трещины кой-где идут. И горюшко мое, нет
способа дознаться, как добрые стекла лить.
- Да-да-да, да-да-да, - прищелкивал языком, кивал головою, льстиво
улыбался Долгополов. - О, господи, твоя воля... до чего доходит ум
людской, до какой премудрости! А я к тебе, друг, за советом...
Хозяин хмуро взглянул на гостя, как на глупого барана, и подвел к
знаменитым, своего изобретения, часам:
- Уж не взыщи, все покажу тебе, в чем жизнь моя течет. Вот - часы. Я
положил на них много лет, чуть умом не тронулся, больше недели без памяти
лежал. Но одолел, одолел! Время покорил. Законы заключил в медь и камень.
Зри...
- Да, да, добре строенные, пречудно... - Плюгавенький Долгополов,
нагнув голову, смотрел исподлобья снизу вверх не столько на часы, сколько
в рот с горячностью говорившего сорокалетнего бородача.
На крепком дубовом столе помещались в виде небольшого шкапика
знаменитые часы Терентия Волоскова. Футляр красного дерева прост, изящен,
отделан по бокам и по фронтону желтой медью, в середине - главный
циферблат, по углам - четыре дополнительных. Они указывают ход солнца,
фазы луны, год, месяц, число и исчисление церковного календаря.
- Особенного зраку нет в них, - без всякой любви, скорей с неприязнью
к своему детищу, сказал, вздохнув, хозяин. - Пусть часы мои заслуживают
почтение не пышным нарядом, а внутренней добротностью. В них в
совокупности охвачено всё, что соединено в природе неразрывной связью. -
Бледное умное лицо хозяина приняло печальное выражение, на возбужденных
глазах показались слезы, он снова вздохнул и, опустив голову, сел на
скамью, - Эх-ма... Вот бьешься, бьешься... Ни науки не знаешь, ничего. Да
и откуда знать? Дыра здесь. Ни людей, ни умного духу не слыхать... Ну,
кому нужны эти часы, кому? Простолюдину они ни к чему. У помещика же труд
даровой, пошто ему время знать? Вот и стоят часы мои, как чудо. Разве что