"Вячеслав Шишков. Емельян Пугачев (Книга 2) [И]" - читать интересную книгу автора

в рот гвозди и полезла прибивать образ в передний угол. Она трудилась с
иконкою, а тридцать человек, разинув рты, смотрели на неё. Староста
командовал: "Выше, ниже, правей чуток... Ладно, колоти!" Когда икона была
водружена, все стали креститься на неё, вздыхать.
Староста послал Матрёну на рынок купить чего-либо поснедать
всухомятку. А под вечерок пускай она собирает всех в баню. После же бани
они, всем скопом, пойдут в трактир горяченького попить - как он
называется... чай, что ли? Да и водочки можно будет пропустить по
махонькой.
Матрёна ушла. Лукич сел за стол, вынул из сундучка записную книгу,
чернильницу с гусиным пером и счёты.
- Садись, ребята. Надо нам расход-приход смекнуть, - сказал он и
надел грубой работы очки. - Значит, милые, робить мы будем с первого числа
маия до Покрова, всего пять месяцев. Договоренная плата наша - по сорок
копеек на день. Это в месяц ложится, выключая праздники, за двадцать пять
дён... - он стал щёлкать на счётах костяшками, - в месяц, стало быть,
ложится десять рублёв ровно. А за все пять месяцев на кажинную душу
набегает по полсотни рубликов. Верно?
Все присмирели, внимательно вслушиваясь в речь вожака. Напряжённая
тишина нарушалась лишь мерным похрапыванием спавшего на нарах пьяного
Митьки.
- На прохарченье сколько класть, ребята?
- Клади по три целковых на месяц с рыла, - сказал молодой паренёк с
заячьей губой, - по два пятака на день.
- Больно жирно! - замахали на него руками. - Клади, Лукич, по рублю
на месяц.
- По рублю мало, ребята, - проговорил староста. - Давайте по два
целковых, а там видно будет, можно и убавить.
Дальнейшие разговоры показали, что из пятидесяти рублей всего
заработка каждый должен был уплатить своему барину пятнадцать рублей
оброка да два рубля в месяц на харч - то есть десять рублей за всё
пятимесячное рабочее время.
- Вторым делом, ребята, кто за обедом будет материться - портки долой
и по сидячему месту ложками лупить, - предложил староста.
- Ха-ха-ха! Согласны! - развеселились землекопы.
- Третьим делом, чтобы к нашей стряпухе Матрёне ни-ни-ни... Она
бабочка тихая, я пообещал ейной матери-старухе блюсти её...
- Блюди, блюди! - опять захохотала артель. - Замок повесь ей либо
колокольчик валдайский.
Староста забрякал на счётах костяшками, сказал:
- Стало быть, судари мои, ежели скостить оброк, да харч, да
прогульные, всего-навсего домой вы припрёте, не много, не мало... по
двадцать три рубля, - сказал он и вдруг закричал: - Стой, стой! А себя-то
я с Матрёной, старый хомяк, забыл! Мне, ребята, как ещё в деревне уговор
был, по рублю с носу за труды за мои да Матрёнушке по полтине - ей делов
выше головы будет.
Матрёна припёрла на себе хлеба, квасу, сеченой капусты, репчатого
луку.
- Вот, мужики, - сказала она. - Харч здеся-ка дорогой: оржаной хлеб
решётный грош фунт, а ситный-то копейка... А к мясу и приступу нет: