"Андраш Шимонфи. Перелет " - читать интересную книгу автора

откомандировывали в университеты, чтобы готовить из них военных инженеров.
Имея же диплом инженера, я потом мог и уйти из армии.
Так все и вышло. На втором курсе я перешел в Военно-техническое училище
имени Яноша Бойаи, располагавшееся в Хювешвельде, на специальность
инженера-связиста. Таким образом, в Людовике я, к счастью, проучился всего
один год. Там мы занимались метанием деревянных гранат, штыковым боем, а в
училище изучали телефонные аппараты, радиопередатчики, телеграфные аппараты,
азбуку Морзе. (Между прочим, совсем недавно я от своего бывшего однокурсника
узнал, что диплом нашего училища теперь приравнивается к диплому инженера.)
- А как ты очутился в Генеральном штабе?
- После производства в лейтенанты меня направили в Дебреценский
батальон связи, о чем я и мечтал. Вначале некоторое время я служил там
командиром взвода, потом - командиром роты. Вскоре в штабе батальона узнали,
что я хорошо формулирую свои мысли, аккуратно веду записи, содержу в порядке
дела, и меня назначили офицером-адъютантом при командире батальона. Через
четыре года действительной службы, когда у меня вновь появилась возможность
поступить в Политехнический университет, вдруг пришло извещение, в котором
мне предписывалось прибыть в Будапешт для сдачи вступительных экзаменов в
Академию генерального штаба. Тогда мне было двадцать шесть лет, и такая
возможность, разумеется, льстила моему самолюбию.
- Об этой академии после войны рассказывали разное.
- Не вдаваясь в подробности, замечу - это было элитарное учебное
заведение. Взгляды наших преподавателей отличались большой пестротой, но все
они были в высшей степени интеллигентные, высокообразованные люди, имеющие
огромный опыт; специалистов такого уровня, разумеется, не было ни в
Людовике, ни в батальоне связи, где я проходил службу. Нам читали известные
юристы-либералы и демократически настроенные лекторы-интеллектуалы;
преподаватели-офицеры придерживались, конечно, более консервативных
взглядов, но и их нельзя было назвать глупцами.
Помню, к примеру, лекции военного историка Золтана Хеденьи, который в
1938 году, то есть во время первого Венского арбитража (раздел
Чехословакии), говорил нам об историческом праве чехов и словаков на
независимое существование. В то же время я заметил, что в ячейки
нилашистов[5] вступают самые ординарные, наименее талантливые, серые
людишки-карьеристы, которые, не имея человеческих и профессиональных
достоинств, пытаются за счет своего узколобого ура-патриотизма опередить
остальных. Это явление вызывало и обратный эффект: чем образованнее был
человек - слушатель или преподаватель, - чем более широким кругозором он
обладал, тем дальше он старался держаться от "эпохальных" идей нилашизма.
Я тоже старался не заразиться этими идеями. Разумеется, это не
означало, что в душе я был коммунистом или симпатизировал коммунистам, ведь
о социализме я тогда знал лишь то, что слышал от преподавателей академии.
Прямо скажем, маловато. Правда, я обладал повышенной чувствительностью в
отношении нерешенных социальных проблем нашего общества, ведь я хорошо
помнил батраков Халаптаньи, голытьбу Вамошперчи, нищету крестьян-бедняков,
ходивших на поденщину, видел их полное бесправие. Этого было вполне
достаточно, чтобы в академии за мной закрепилась репутация "левого
экстремиста", что в переводе на современный политический лексикон означало
"левизну", характерную для правых социал-демократов.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что в хортистской Академии генерального