"Тарас Шевченко. Близнецы (Укр.)" - читать интересную книгу автора

зарумянившиеся ягоды. А больше ничего.
После взаимных пожеланий покойной ночи Карл Осипович сел в свою беду и
уехал в город, а Никифор Федорович, благословивши на сон грядущий детей,
пошел в свою пасику. А Прасковья Тарасовна, уложивши детей и прочитавши
молитвы на сон грядущий, зажгла ночник и тоже отошла ко сну.

По обыкновению своему Прасковья Тарасовна к 16 августа отправилася в
Киев и, возвратясь из Киева, между прочими игрушками и святыми вещами,
как-то: шапочкой Ивана многострадального, колечками Варвары великомученицы
и многим множеством разной величины кипарисных образков, отделанных
искусно фольгою, и между прочими редкостями - она показала детям никогда
прежде не привозимые для них игрушки. Да с виду они и не похожи на
игрушки, а просто две дощечки, обернутые кожею. Каково же было их
удивление, когда она развернула дощечки и там они увидели зеленые толстые
листы бумаги, испещренные красными и черными чернилами. Радости и
удивлению их не было конца. Невинные создания! Не знаете вы, какое зло
затаено в этих разноцветных каракулях! Это источник ваших слез, величайший
враг вашей детской и сладкой свободы, словом - это букварь.
В ожидании 1 октября Прасковья Тарасовна сама исподволь стала учить
разуметь таинственные изображения и за каждую выученную букву платила им
сладким киевским бубличком. И, к немалому ее удивлению, дети через
несколько дней читали наизусть всю азбуку. Правда, что и наволочка с
бубличками почти опустела, что и заставило Прасковью Тарасовну
приостановить преподавание - Да притом же, - думала она, - уже близко и
покрова - так пускай же они, мои голубята, хоть это малое время на воле
погуляют.
Светлый горизонт юной свободы моих героев покрывался тучами. Гроза
быстро близилась и, наконец, как раз на покрова, часу в 9-м утра,
разразился громом Карла Осиповича беды и явлением самого Карла Осиповича,
а за ним - о ужас! - и явлением чего-то длинного, в затрапезном халате и в
старой и короткой фризовой шинели (вероятно, шитой навырост). Это был не
кто другой, как сам светоч или, проще, учитель, вырытый Карлом Осиповичем
из грязных семинарских аудиторий.

Степан Мартынович Левицкий - лицо соприкосновенное сему повествованию,
то не мешает и о его персоне сказать слов несколько.
Он был один из многих сыновей беднейшего из всех на свете диаконов -
отца диакона Мартына Левицкого, не помню хорошенько, из Глемязова или из
Ирклиева, только помню, что Золотоношского повета.
Странные и непонятные распоряжения судьбы людской! Хоть такое,
например, можно сказать, дикое распоряжение: Никифору Федоровичу, человеку
достаточному, не послать за все его молитвы ни единого, что называется,
чада, а бедно-беднейшему диакону завалить ими и без них тесную хату. И как
на смех, одно другого глупее и уродливее. Хоть бы, например, и предстоящий
теперь пред лицом Никифора Федоровича научитель: безобразно длинная и
тощая фигура, с такими же неуклюжими костлявыми руками, лицо опойкового
цвета с огромнейшим носом, выдавшимся вперед длинным, заостренным
подбородком и с немалыми висячими ушами и, вдобавок, с распухшей нижней
губой, так [что] очертаний рта нельзя было определить; очертания глаз тоже
определить трудно, потому что они были заплывшими от сновидений.