"Иван Михайлович Шевцов. Набат" - читать интересную книгу автора

приземления на парашютах самый ответственный, ибо здесь люди, в сущности
беспомощные, подвергают себя серьезному риску.
Адама Куницкого он вызвал к одиннадцати часам, майора Гурьяна к десяти
тридцати. Алексей начал войну на рассвете двадцать второго июня сорок
первого года в должности начальника заставы. Потом уже дважды побывал за
линией фронта с особым заданием. Бойченков любил Гурьяна как брата, ценил в
нем качества прирожденного разведчика, восхищался его беззаветной
храбростью. Они были одногодки, но живой, подвижный Бойченков казался моложе
седовласого, коренастого крепыша Гурьяна.
Войдя в кабинет своего начальника, Алексей, прежде чем поздороваться,
спросил:
- От Разина есть?..
- Да, получена радиограмма. Все в порядке. Здравствуй, Алеша. Как
самочувствие? Со своими ребятами встречался? Ты присаживайся.
Бойченков одет в штатский серый костюм, как всегда чисто побрит,
пострижен, темные волосы аккуратно уложены на боковой пробор. Следит за
своей внешностью, - в который раз отмечал про себя Гурьян. Сам он был одет
тоже в штатский костюм, который плохо, как-то неуклюже сидел на его крепкой
и нескладной фигуре.
- Самочувствие хорошее, с ребятами встречался.
- Ну и как ты находишь? - по своему обыкновению растягивая слова, но
стремительно спросил Бойченков, подойдя к окну, возле которого стоял Гурьян
и хмуро смотрел на площадь Дзержинского. Алексей обернулся, ответил не
спеша:
- А что ребята - Кудрявцева я знаю так же, как и ты. С ним можно хоть в
ставку Гитлера. Софонов тоже вполне подходит... - Он сделал выразительную
паузу и снова посмотрел на залитую солнцем площадь, через которую, громыхая
на стыках, бежал вниз, на Театральный проезд трамвай " 23.
- Ну, а Куницкий?.. - не выдержал Бойченков с некоторым беспокойством.
- Как тебе сказать? - не сразу заговорил Гурьян. - Не нравится он мне.
- Чем?
- Какой-то он... Ну как тебе сказать... интеллигент.
- Ну, знаешь ли - это не мотив. Ленин тоже был интеллигентом. И
Дзержинский Феликс Эдмундович, даже стихи писал. Кстати, он ведь земляк
Дзержинского - Адам Куницкий.
- А хоть бы и однофамилец: разве в этом дело?
- Что тебя смущает в Куницком?
- Понимаешь, Дмитрий Иванович, хлипкий он какой-то, слаб характером.
- Это другое дело. Но хлипкие бывают не только среди интеллигентов. А
известна ли тебе такая сила, как священная ненависть? Всесокрушающая сила. А
в нем, в Куницком, она есть, не может не быть, должна быть. Ты знаешь,
Алеша, что гитлеровцы сгубили его мать, отца и сестру? Он один из всей семьи
спасся. И он будет мстить, обязан мстить. Тут уже вступает в силу принцип:
кровь за кровь.
Бойченков говорил, чеканя слова и напрягая кулаки. Тонкое бледнокожее
лицо его побагровело, в голосе звучала глубокая убежденность. Кажется, он
поколебал Гурьяна: Алексей отошел от окна, достал портсигар, попросил
разрешения закурить. Бойченков кивнул, - сам он не курил. Алексей сел на
диван, поймав на себе вопросительный взгляд подполковника. Как бы отвечая
Бойченкову, проговорил в размышлении: