"И.М.Шевцов. Любовь и ненависть (Роман) " - читать интересную книгу автора

штормило. Я думал о том, что всех нас не было бы в живых, если бы не два
человека: Богдан Козачина и Юрий Струнов.
Обнаружить плавающую мину с помощью простого радиолокатора - дело почти
немыслимое. На экране она кажется еле уловимой, микроскопической крупинкой.
Упустить ее легко, даже очень легко. Но Козачина не упустил.
Если бы это было в моей власти, я присвоил бы Струнову звание Героя
Советского Союза. Это подвиг! Рискуя собой, он спас корабль и своих
товарищей.
Да, корабль спасли двое людей, так не похожих друг на друга: сын
сельского учителя, "философ", "курсант-расстрига" и вообще "ненадежный
парень" и московский рабочий, добродушный тихоня, любимец экипажа. Я думал о
поощрении их обоих: конечно, для Козачины самой желанной наградой будет
отпуск на родину. Впрочем, и Струнов давненько не бывал у родных.
Меня одолевала одна назойливая мысль: мог ли броситься в воду Козачина
вот так же, как это сделал Струнов? Мне не хотелось отвечать "нет", однако и
"да" я не решался сказать. Но я должен сделать Козачину таким, как Струнов.
Я должен быть уверен в нем.
Великое это дело - вера в человека! А ее-то как раз нам иногда
недостает. Почему это происходит? Где причина этого неверия? В привычке
видеть в людях только дурное, потому что оно, подобно всякой дряни, плавает
на поверхности? Подмечать человеческие слабости легко и просто. Еще легче
возбуждать неприязнь и злобу. Но надо видеть в каждом человеке прежде всего
человека с его судьбой, заботиться об этом человеке. "Это нелегко", -
отвечает мне чей-то голос. А что дается легко? Легко ничего не делать.
Существовать легко, жить трудно. Но ведь вся прелесть человеческого бытия
заключается в целеустремленной жизни... Об этом я знал я раньше, но как-то
не вникал в существо такой простой истины.
У причала нас встретил командир дивизиона. Я доложил ему о походе, и он
тотчас ушел в штаб, чтобы оттуда информировать обо всем командира базы. Я
зашел в кают-компанию, встретил там врача и Струнова. Старший матрос, был
уже переодет и чувствовал себя неплохо. Мне захотелось поговорить с Шустовым
об Ирине, продолжить неоконченный разговор у острова Палтус. Зашли в мою
каюту. Кок подал нам крепкого чая.
Фотография Иринки всегда стояла на моем письменном столе. На вопросы
офицеров я отвечал, что это моя сестра. Когда же на корабле появлялся
Дмитрий Федорович, я прятал фотографию в стол. Мне неловко было, что Шустов
увидел ее у меня в каюте, и в то же время я рад был встрече с человеком,
который знает эту женщину. Я попросил его рассказать о ней. Врач не спешил.
Неожиданно он задал вопрос, показавшийся мне странным:
- Сколько вам лет?
- Двадцать семь, - ответил я настороженно.
- Вы воевали?
- Нет.
- Странно. - И на лице его появилась обеспокоенность. Она невольно
передалась и мне.
- Почему странно? Я был подростком.
- У вас седые волосы.
Я рассмеялся неожиданной шутке и все же решил посмотреться в зеркало.
Да, виски были по-настоящему седыми. Серебристый иней сверкал кое-где и в
моей жесткой, щетинистой шевелюре.