"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу автора

высушены лучами телеэкрана". Иного ответа я и не ждала. Я думала точно так
же. У него приятный голос: то с саркастическим, то с язвительным оттенком и
такой доверчивый и в тоже время таинственный взгляд, который располагает к
откровенности. Ему можно открыть душу, поделиться сокровенным,
посоветоваться. Таких людей я еще не встречала. Когда мы прощались, я
сказала:
- Вы интересный собеседник. Вы много знаете. И жаль, что наши беседы
так быстро обрываются.
- Зачем жалеть? - сказал он. - Мы можем их продолжить в Москве. Вы тоже
много знаете, как историк. Например, я от вас узнал, что убийцы князя Андрея
Боголюбского Ефрем Мойзич и Амбал были евреями. Дело в том, что я всерьез
занимаюсь еврейским вопросом. У меня на эту тему собрано много материалов.
Раньше все это было под строжайшим запретом, как государственная тайна. Они
постарались скрыть от народа свою вражескую деятельность. Мы боялись слово
"еврей" вслух произносить, чтобы не прослыть антисемитом. - Он помолчал, как
бы что-то обдумывая. Глаза его затянула печаль, потом резко посмотрел на
меня и решительно вполголоса произнес: - Ведь мы друзья? - В ответ я кивнула
и смешно перефразировала вслух:
- Умный друг лучше глупых двух. Больше месяца, почти половину лета я
провела у наших родственников - папины братья - в Нижнем. Впрочем, в самом
городе я жила всего несколько дней. Меня отравляла только мысль о том, что
здесь правит бал ельцинский выскочка, местечковый еврейчик Борис Немцов,
самовлюбленный временщик, которому в виде дани отдан во владение старинный
русский град. И сюда, как на мед, слетаются сионистские шершни и осы, разные
"новаторы-реформаторы" Явлинские, соплеменники Немцова. И даже Маргаритка
Тэтчер в порядке поддержки губернатора-выскочки соизволила осчастливить
своим присутствием Немцовск Бор. Умеют они своих выдвигать, поддерживать и
возвеличивать. Осмотрела город, - памятники Горькому и Чкалову пока стоят
нетронутыми, хотя и мутят глаза немцовам. Они бы не прочь заменить Чкалова
Свердловым (тоже земляк), ну а Горького Бабелем или Эренбургом.
Из Нижнего я перебралась в село на берегу Волги и месяц жила у дяди.
Купалась, загорала и скучала. Скучала не по Твери, не по дому. Скучала по
Москве, которая со студенческих лет покорила меня, наверно, на всю жизнь.
Даже сейчас, когда за последние ельцинские годы, она сильно изменилась в
худшую сторону, я не перестаю ее любить. О, как я понимаю чеховских трех
сестер, вопиющих: "В Москву! В Москву!" Как близок мне их журавлиный клик!
Тверь я не люблю. С древних времен она была помечена лакейством и
предательством. Ее князья переходили на сторону врагов Москвы. Да что
история. И в наше омерзительное время Тверь поставляла в Москву ельциноидам
самых подлых и лакейских своих демократов. В девяносто третьем, когда Ельцин
расстреливал у телецентра безоружных людей, этим крысиным гнездом,
телецентром, руководил тверской демократ-большевик Брагин. Он даже собирался
взорвать Останкинскую телебашню, если бы патриотам удалось захватить
телецентр. Такова звериная сущность поклонников и носителей "нового
мышления": один - авиатор Шапошников готов был бомбить Кремль, если б там
оказались патриоты, другой взорвать телебашню. Им, лишенным совести, чести и
вообще элементарной морали наплевать на исторические памятники, созданные
гением народа. Им бы только сохранить свои привилегии, набить брюхо и
хапать, хапать.
После Нижнего, дома, в Твери, я еще острей, чем на волжском пляже,