"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу автора

скользил по своему портрету, он был доволен. Но иронический гибкий ум не
позволял ему вслух выражать свое отношение. Он умел скрывать свои эмоции.
Доволен остался и художник. Труд его мы оценили на пять с плюсом. И
утвердили такую высокую оценку звоном бокалов стоя у портрета и сидя за
столом.
Обычно Лукич был равнодушен к спиртному, пил только хорошие вина, да и
то понемногу: сделает один глоток и отставит бокал в сторону. Водку и даже
коньяк он решительно отвергал. Но сегодня я его не узнавал, - он явно был в
ударе, изменив своей привычке. Первый бокал демонстративно осушил до дна
одним махом , и, похвалив вино (а это была ходовая "Монастырская изба"),
попросил налить ему еще. Предложил тост за одаренного мастера - дважды
повторив эти слова - Игоря Ююкина и снова выпил до дна. Он быстро хмелел, -
это видно было по необычному блеску глаз и порозовевшему лицу. И как водится
в наше сатанинское время, мы опять заговорили о неслыханных доселе
преступлениях, творимых ельцинскими реформаторами, о море лицемерия и лжи,
захлестнувшим Россию. И Лукич откликнулся монологом горьковского Сатина:
- "Ложь - религия рабов и хозяев. Правда - Бог свободного человека. Кто
слаб душой и кто живет чужими соками, тем ложь нужна. Одних она
поддерживает, другие прикрываются ею".
Произнеся эти вещие слова с артистическим блеском, он весь преобразился,
помолодел. А Ююкин захлопал в ладоши и попросил:
- Пожалуйста, Лукич, прочтите еще что-нибудь. Это же здорово, как будто
о нашем времени. - Он смешно, по-детски таращил глаза на Богородского.
- Классика не стареет, - заметил Воронин и прибавил: - То-то на
Горького набросились нынешние демократы. Он им - кость в горле. - Виталий
отличался категоричностью в суждениях, как все вспыльчивые натуры.
- Зло расползлось по всей России, зло оказалось сильней добра, потому
что добро не умеет себя защищать, - заговорил Ююкин, - добро оно добренькое,
оно гуманное.
Лукич посмотрел на художника с иронической ухмылкой, затем поднялся,
выпрямился, высокий, элегантный, обвел нас пристальным взглядом, устремил
глаза в дальний угол и заговорил театрально:
- "Достопочтенные двуногие. Когда вы говорите, что за зло следует
оплачивать добром, - вы ошибаетесь... За зло всегда платите сторицею зла!
Будьте жестоко щедры, вознаграждая ближнего за зло его вам! Если он, когда
вы просили хлеба, дал камень вам, - опрокиньте гору на голову его".
Голос Лукича, чистый, мягкий, звучал молодо и грозно. И опять Ююкин не
скрывал своего восхищения:
- Необыкновенно! Сила и красота. Откуда это?
- Тетерев. Из "Мещан", - поспешил поэт проявить свою осведомленность в
литературе. Его открытый нетерпеливый взгляд и твердый, чисто выбритый
подбородок нацелены на художника.
- Только вот вопрос, - продолжал оживленно Ююкин, - как же совместить
эти слова с Библией: возлюби врага своего, подставь другое ухо? Растолкуйте,
Лукич.
- А ты точно следуешь евангельским заветам? - иронически уставился на
художника Богородский, приподняв густую жесткую бровь.
- Стараюсь, - с ужимкой ответил Ююкин.
- И десять Божьих заповедей помнишь? И приемлешь?
- Приемлю. А то как же? Я верующий.