"Иван Михайлович Шевцов. Крах " - читать интересную книгу автора

ставил превыше всего, и для их удовлетворения не признавал никаких преград,
особенно, когда дело касалось "слабого пола", к которому он всегда пылал
ненасытной страстью. Для достижения цели он не скупился (впрочем, тут не
было проблем при его-то капиталах), был всегда размашисто щедр и не только
на обещания.
- Вы, Танечка, - позвольте мне вас так называть, - наконец нашелся
он, - не знаете себя, не догадываетесь, чего вы стоите. Да, да, и
пожалуйста, не возражайте. - Она и не думала возражать, ее начал забавлять
его грубый и довольно примитивный панегирик. Хотя резкий переход на
"Танечка" покоробил. А он продолжал: - Скажу вам откровенно: вы неправильно
устроили свою жизнь. Вы достойны гораздо лучшего, и Евгений прав, я с ним
согласен: вам надо оставить службу в поликлинике, и прислуга и повар вам
тоже не лишни. Я понимаю вашу скромность, но вы заслуживаете гораздо
большего, вы великая женщина, в вас редкое сочетание внешней прелести и
внутренней красоты. Не сочтите за банальность, но такой бриллиант требует
соответствующей оправы, как гениальная картина требует шикарной рамы.
Он умолк, не сводя с Тани пронзительного взгляда, и она решила
воспользоваться паузой, сохраняя все тот же иронический тон:
- Насчет картин позвольте мне с вами не согласиться: никакая шикарная
рама не способна возвеличить бездарную картину, так же, как и простенькая,
скромная рама не может затмить шедевр. Я вспоминаю рамы
художников-передвижников. - Легкая улыбка сверкнула в ее насмешливых
глазах. - Что же касается жизни и ее устройства, то это вопрос сложный и не
всегда от нас зависящий. Демократы, к которым вы очевидно относитесь,
устроили для большинства народа невыносимую жизнь. Я согласна с вами, что мы
живем в состоянии временного, проходящего.
- Извините, я вас перебью: вы сказали о невыносимой жизни для
большинства народа, и, как правильно сейчас заметили, это временное явление.
Но вы-то, Танечка, не большинство. Вы избранное, при том вы лично редчайшее
меньшинство. Вы не должны об этом забывать. Вас природа создала такой,
редкостной, неповторимой. Вы заслуживаете хором, дворцов, а не этой,
извините, халупы, напичканной добротными предметами. Такой диссонанс, что
дальше некуда. Вот у вас шикарная чешская люстра. Но ей здесь тесно. Она не
смотрится, она задыхается и вопит! И вы задыхаетесь, только не хотите в этом
признаться. И Евгений не желает создать другую, достойную вас... - он хотел
сказать "жизнь", но, сделав паузу, произнес: - обстановку.
Он вцепился в нее алчущим взглядом, глазами раздевал ее, разгоряченным
воображением представлял ее в своих объятиях, умную, нежную, страстную. А
она никак не хотела отвечать на его определенный, недвусмысленный взгляд и
по-прежнему оставалась холодно-ироничной, недоступной.
- Вы смотрите на меня так, словно хотите сказать: "На чужой кровать рот
не разевать", - попытался он сострить.
- Говорят "на чужой каравай", - поправила Таня.
- А это моя редакция.
- Евгений не может создать достойную жизнь для большинства народа, для
которого демократы создали недостойную жизнь, - заговорила она с умыслом
обострить разговор.
Он понял ее:
- Это камешек в мой огород, не так ли?
- А вы - демократ? - ненужно спросила Таня.