"Иван Михайлович Шевцов. Крах " - читать интересную книгу автора

памятуя о предстоящей встрече с Яровым. В то же время решил бессловесно
выложить свою обиду: начал стелить себе на диване в гостиной. Таня спросила:
- Ты примешь душ?
- Нет, - буркнул он обиженно.
- Я хорошо представляю жизнь на чужбине, вдали, как говорится, от
родных могил, даже если ты материально обеспечен. Врач из нашей поликлиники
уехала в Израиль и, представь себе, вернулась. Не могу, говорит, привыкнуть,
где все чужое. А если уж евреи бегут со своей исторической родины, то как же
русским жить вне России? - Этими словами Таня хотела смягчить раздражение
мужа. Но он оставался непреклонным:
- Твой пример ничего не доказывает. Евреи возвращаются в Россию, а
таких считанные единицы, не из ностальгии, а по причине двойного
гражданства. Они свили свои гнезда в Израиле и не хотят оставлять в России.
Это одна причина. Хотят быть и здесь и там, снуют, как челноки. А другая
состоит в том, что власть в сегодняшней России принадлежит евреям. Они
захватили все теплые места и без зазрения совести грабят страну. Я-то вижу,
знаю. Яровому, пока правит Ельцин, незачем куда-то уезжать. А рухнет Ельцин,
и Анатолий Натанович махнет за океан. Там он заготовил себе уютное
гнездышко, и никакая ностальгия его не доймет.
- А ты не считаешь, что добровольная эмиграция - это измена?
- Кому? - нахохлился Евгений.
- Родине.
- Да что это за родина, в которой сплошной бардак и идиотизм? -
кипятился он.
- Родина не виновата, - спокойно сказала Таня. - Виноваты предатели,
обманом захватившие власть. Предатели не долговечны, а Пушкин и Чайковский -
навсегда с Россией.
Евгений кисло поморщился, махнул рукой, мол, что с тобой спорить, и
продолжал стелить на диване.
Таня решила не затевать дискуссию. Она приняла ванну и ушла в спальню. В
комнате было душно, и она сбросила одеяло и легко прикрыла простыней
обнаженное тело, как это обычно делала лет пять тому назад до того, как
Евгений взял дурную привычку рассердившись спать в гостиной на диване. Свет
она не стала выключать, поджидая Евгения. Она хотела сегодня его. Томительно
и обидно тянулись минуты ожидания. Ее подмывало позвать его, но гордость не
позволяла подать голос. Тогда она встала и вышла в гостиную, чтоб взять
газеты, которые принес Василий Иванович. В гостиной света не было: Евгений
спал, а ей спать не хотелось. Она развернула старый февральский номер
"Правды" и обратила внимание на "Стихи из тюрьмы" Ивана Кучерова,
белорусского поэта, томящегося в фашистских застенках "суверенной" Литвы.
Прочла:

Моя кроткая Родина,
Край ясноокий!
Что за лихо с тобой приключилось, стряслось?
Белиной опоили свои лжепророки
Да и недруг заморский отравы поднес.
Над тобой надругались безродные каты
И позором горят поцелуи иуд...
Запылали окрест сыновей твоих хаты,