"Жак Шессе. Сон о Вольтере" - читать интересную книгу автора

звоном отдаются у меня в ушах, я не могу заснуть, ночь тянется бесконечно
долго и никак не проходит. Омерзительное видение - мадемуазель Од в образе
похотливой крестьянки, отдающейся старому скелету.
И вдруг мне чудится, будто я слышу скрип кровати и стук отворяемой
двери; я узнаю эти легкие шаги по коридору, затем вниз по лестнице, и снова
безмолвие, только на сей раз еще более многозначительное, насыщенное
чьим-то присутствием. Од спустилась к господину Вольтеру. Она вошла в его
комнату, теперь она в полной власти скелета! Великий Боже, почему ты не
образумил меня в тот миг, почему не сделал достойным нашего долгого века
разума?! Увы, греза возобладала над логикою, грянула столь долго ожидаемая
гроза, оправдались печальные предчувствия обмана и катастрофы.
Что поведает мне память о тех мучительных долгих мгновениях? Она
говорит вот что: я встаю с постели - бесшумно, хотя бедная моя голова
раскалывается от грохота бури и завываний ада. Далее она говорит, что я
совсем не владею собой, что с треском захлопываю дверь комнаты и громко
топоча сбегаю вниз по лестнице. Что открываются все двери, которые я миную.
Что я не вижу никого из сбежавшихся людей, а ломлюсь в дверь господина
Вольтера с криком: "Од, выходите! Од, вы не имеете права..." Еще она
говорит, что господин Вольтер появляется на пороге в длинной ночной рубашке
и колпаке, с пачкою бумаг в руке, что господин Клавель трясет меня за
плечи, хватает за шиворот, втаскивает наверх, в мою комнату, и приказывает
слуге Кавену сторожить в коридоре.
Не обманывают ли меня воспоминания? Не являют ли они в слишком уж
черном свете ту вечно терзавшую меня боязнь не понравиться, оказаться
лишним, что толкнула меня устроить на сей раз мой собственный спектакль,
который вылился в этот ужасающий скандал? Одно видение может быть обманом,
но былые грезы не лгут.
Я слишком хорошо знаю господина Клавеля, чтобы не оценить его
благожелательной простоты. На следующее утро, на заре, когда весь дом еще
спит, он входит в мою комнату, протягивает мне кошелек и просит собрать
несколько принадлежащих мне книг. Потом замолкает и спокойно ждет, когда я
закончу сборы. В доме царит мертвая тишь, в саду распевают птицы, а еще мне
чудится шум ветра, предвещающий смену погоды.
Вот и всё. Мы спускаемся по лестнице, мы уже в передней, господин
Клавель смотрит мне в глаза, ничего не говорит, отворяет тяжелую дверь, я
выхожу, он запирает за мною, и я остаюсь один на Мезьерской дороге, идущей
прямиком через холмы с колышущейся травой. Что же я наделал? Теперь я иду,
пораженный, но не опечаленный, под блеклым утренним солнцем и с каждым
новым шагом привыкаю к новому моему состоянию. Греза нашептывает еще, что
это не трусливое бегство и не дерзкая ретирада, что уйти в этом предосеннем
свете куда как хорошо, ибо мне давно уже следовало покончить с другим,
чересчур видимым, светом.
Что есть видение? "Если ночные видения суть продукт одних лишь
человеческих органов, отчего же они не производят дневных мыслей?" -
насмешливо писал в своем "Словаре" господин Вольтер. Я и уверен и в то же
время не очень уверен, что понимаю эту фразу, словно сия дефиниция отнимает
часть истины у моей увиденной в грезах, но правдивой истории. Однако я
пережил эти события в свете ночи и при ясном дне, и время, несущее грезы и
озаряющее их своим собственным светом, сохранило и нашептало их мне. Нынче
мне семьдесят пять лет, а было восемнадцать, когда одним летним утром, на