"Джон Шерилл, Элизабет Шерилл. Брат Андрей: Божий контрабандист " - читать интересную книгу автора

меня, начиная с широких штанов и заканчивая кепкой. Когда он с отвращением
отвернулся, хлопушка у меня в руке была мокрой от пота.
Но со временем даже я устал от этих игр. В деревнях рядом с нашей
заложников выстраивали и расстреливали, а дома сжигали дотла. Там росло и
ширилось настоящее сопротивление. Шутки о немцах перестали казаться смешными.
По всей Голландии увеличивалось количество onderduikers (буквально -
"подводники"), то были мужчины и подростки, прятавшиеся от оккупантов, чтобы
не попасть в число тех, кого угоняли в Германию на принудительные работы. Бену
было шестнадцать, когда началась война, и он "нырнул" в укрытие на ферме
неподалеку от Эрмело в первый же месяц войны, и в течение пяти лет мы ничего о
нем не слышали.
Обладатели радио становились преступниками в глазах новой власти. Мы
спрятали мамино сокровище в узкую щель под крышей и по одному ходили туда,
чтобы послушать новости на родном языке, передававшиеся из Лондона. Позже,
когда голландская железная дорога объявила забастовку, мы умудрялись
втискивать в эту щель даже железнодорожных рабочих, и, конечно же, у нас
всегда бывали евреи, которых мы прятали там на ночь, когда они шли мимо нас к
побережью.
Потребность немцев в живой силе все возрастала, и оккупационные войска из
Витте ушли. Но наши страдания на этом не закончились - начались облавы. В
любое время дня и ночи в деревне могли неожиданно появиться грузовики,
блокируя улицу с обеих сторон, и отряд солдат обыскивал каждый дом в поисках
работоспособных мужчин. Мне не было и тринадцати, когда однажды при очередном
появлении немцев я убежал вместе с остальными уцелевшими мужчинами и
подростками. Мы бежали через поля, низко согнувшись, перепрыгивая через
каналы, направляясь в болота за железной дорогой. Железнодорожное полотно было
слишком высоким, чтобы на него можно было взобраться, и оттуда нас бы
наверняка увидели, поэтому мы нырнули в широкий канал, который протекал под
железнодорожным мостом, и потом ползли насквозь промокшие, задыхаясь и дрожа
от холода. К концу войны к нам присоединились даже маленький Корнелиус и
глухой папа.
В периодах между облавами жизнь превратилась в мрачную борьбу за
существование. Электричество было доступно только для немцев. Без
электричества не работали насосы, а потому дождевая вода задерживалась в
каналах и гнила. В домах мы пользовались масляными лампами, а масло выжимали
сами из капустных семян. Угля не было, поэтому в Витте стали вырубать любимые
всеми вязы. Дерево, под которым любил стоять Бас, срубили на второй год.
Но главным врагом, хуже чем холод и солдаты, был голод. Мы были постоянно,
мучительно, бесконечно голодными. Весь урожай сразу после сбора забирали для
фронта. Мой отец выращивал овощи, как и раньше, но большую часть урожая
снимали немцы. В течение нескольких лет наша семья из шести человек жила на
рацион для двоих.
Сначала мы дополняли этот скудный рацион луковицами тюльпанов из нашего
сада и ели их, как картошку. Но в конце концов кончились даже тюльпаны. Мама
делала вид, что ест, но часто ночами я видел, как она делила свою крошечную
порцию, чтобы отдать нам. Ее единственным утешением было то, что Бас не дожил
до этих времен. Он бы никогда не понял мучительной боли в желудке, холодного
очага и улицы без деревьев. Но вот наступил день, когда мама совсем перестала
вставать с постели. Мы знали, что, если война скоро не кончится, она умрет.
Но весной 1945 г. немцы ушли и вместо них в Голландии появились канадцы.