"Джон Шерилл, Элизабет Шерилл. Брат Андрей: Божий контрабандист " - читать интересную книгу автора

смог бы справиться с главной частью этого приключения. В Голландии было
принято после церкви собираться по домам. Такие собрания обязательно включали
в себя три компонента: там пили кофе, курили сигары и подробно обсуждали
проповедь. Мужчины в нашей деревне могли позволить себе эти длинные черные
сигары только раз в неделю. Каждое воскресенье, когда жены варили крепкий
черный кофе, они вытаскивали свои сигары и закуривали с великой
торжественностью. По сей день, когда я улавливаю запах кофе и сигар, мое
сердце начинает биться сильнее. Этот запах ассоциируется у меня со страхом и
возбуждением - смогу ли я и на этот раз одурачить родителей, которые считают,
что я был в церкви во время проповеди?
"Насколько я помню, проповедник только в прошлом месяце говорил на тему из
Евангелия от Луки (3:16)", - замечал я, отлично зная, что это не так, но таким
образом давая понять присутствующим, что я прекрасно помню, о чем проповедовал
сегодня наш пастор.
Или: "Хорошо он сегодня сказал о политиках, - вставлял я, воспользовавшись
тем, что ухватил кусочек разговора. - Думаю, бургомистр будет взбешен".
Эта техника срабатывала на отлично. Сейчас я краснею, когда вспоминаю, как
редко посещал церковь в том возрасте. Но я краснею еще больше, когда
вспоминаю, что моя доверчивая и простосердечная семья ничего не подозревала.
К 1939 г. вся страна увидела то, что семья Уэтстров поняла уже давно -
Германия всерьез настроилась завоевать ряд стран, куда входила и Голландия. В
нашем доме редко говорили об этом. Бас был болен, доктор назвал его болезнь
туберкулезом. Папа с мамой перебрались на матрац в гостиной. В течение долгих
месяцев Бас лежал в их крошечной спальне и кашлял, кашлял и кашлял. Его тело
усохло настолько, что на кровати остались лежать только кожа да кости. Его
страдания усугублялись тем, что он не мог сказать нам, как он себя чувствовал.
Помню, как однажды, как раз после моего одиннадцатого дня рождения, я
пробрался к нему в комнату, пока мама возилась на кухне. Входить туда было
строго-настрого запрещено, потому что его болезнь была заразной. Но я именно
этого и хотел. Если Бас умирал, то я тоже хотел умереть. Я бросился к нему на
постель и целовал его в губы. Бас умер в июле 1939 г., а я был здоров, как
всегда, и мне казалось, что Бог обманул меня дважды.
Через два месяца, в сентябре, правительство объявило о всеобщей
мобилизации. Впервые мама настроила свое радио на волну новостей.
Мы включали приемник на полную мощность, но папа все равно не слышал.
Тогда моя младшая сестра Гелтье садилась рядом с ним и выкрикивала ему самые
важные сообщения.
"Все резервные части активизированы, папа".
"Все частные автомобили реквизированы".
К вечеру на дорогах образовывались пробки, и эти бесконечные пробки стали
характерной чертой последних месяцев перед вторжением немцев на нашу
территорию. Все автомобили Голландии двинулись в путь. На север устремилось
столько же машин, сколько и на юг. Никто не знал, откуда ждать нападения, но
все старались как можно быстрее уехать. День за днем, в мешковатых брюках и
потертой рубашке, я стоял под деревом, где когда-то стоял Бас, и наблюдал за
происходящим. Ни у кого не было желания разговаривать. Только мистер Уэтстра,
казалось, набрался смелости выразить словами то, что мы все знали. Не понимаю,
почему меня в это время так потянуло к этой семье, но я частенько проходил у
них под окнами.
"Добрый день, Андрей".