"Сергей Шерстюк. Украденная книга " - читать интересную книгу автора

швейцарский нож, который я купил весной 91-го на Лексингтон-авеню в магазине
" Хоффритц ". Ножей
" Хоффритц " в Москве нет.
Пошел на кухню, покурил, поискал уже не помню что, не нашел...
Ты стоишь у нашей лужи по дороге в Михнево и ждешь меня. Мы идем пешком
на электричку. 19 августа 95-го года.
19 августа 97-го года мы шли пешком на электричку. Ты шла последний
раз. Сегодня я раскрутил пленку, отрезал два кадра, вставил в рамки, опустил
в окошко, увидел, что ты меня ждешь у лужи, и прочитал в левом углу "95 8
19". На следующем слайде ты идешь мне навстречу в любимой нами березовой
роще, за моей спиной поле, за которым Михнево. Вставляю в окошко
неразрезанную пленку: "95 8 22", дача, Евгения Андреевна, Лелька, Никита,
тебя нет, ты в Москве, а может, на съемках. В кадре "95 8 23" большая, еще
зеленая тыква. Тень, кусты. Потом дача со стороны сада, потом три яблока на
красном столе, потом пруд, тот, рядом с нашей лужей. Пруд, где мы любили
делать привал и собирать вдоль берега грибы. Мы называли его " озерцо ".
Леночка, ну вот почему я тебя всегда ждал, я любил тебя ждать, да?
Вечером я свешивался с балкона в Нью-Йорке, курил, проходил час, и вдруг ты
появлялась - какое счастье! - с пакетами в обеих руках. Сейчас будем
ужинать, примерять покупки и смотреть, что же я за это время нарисовал. А
сколько часов я провел на нашем балконе, в доме, где я сейчас пишу! Я любил
тебя ждать? И даже последний год, глотая валерьянку? Господи, да все
просто - я и сейчас тебя жду.
25 января
Татьянин день, за окном солнце. Надо позвонить хоть одной
Татьяне. Разговаривал по телефону с Ириной Гординой, говорит, что она
лежит на кровати, залитой солнцем. Я сказал, что " залитая солнцем кровать
" - это лучшее, что я слышал за последнее время. Неприхотливо - и все же
лучшее.
Холопову вчера исполнилось пятьдесят лет. Я ему сказал:
- Тебе на самом деле девяносто, телу пятьдесят, а душе двадцать.
- Шерстюк, все наоборот, все наоборот.
Я ему пожаловался, как я рассвирепел в художественной лавке в
Петровском пассаже. Английские, голландские и итальянские товары не
приспособлены к употреблению, все дерьмо, это ж надо - гуашь в тюбиках! Да
какой художник завинчивает тюбик до конца! Холопов ржет: "Бедный, Шерстюк,
завинчивает ".
26 января
Ну вот, Леночка, я в онкологическом центре - помнишь? - в том
небоскребе, который я называл городской дачей Брынцалова?
Академия медицинских наук. Двадцать второй этаж. Гаже места я не видел.
А ведь по блату. От персонала тошнит. Это тебе не больница № 24 с бабулями,
сестрами, медбратьями и чумными хирургами. Это гадость и пир жлобов.
И не потому, родная, что, судя по всему, у меня оказался, ну в самой
ранней стадии, рак, о чем я узнал сегодня, а потому, что тут, где я
нахожусь, точно и ненавязчиво сработал метафизический закон: мерзость
собирается в кучу, а я, на ж тебе, появился, когда она уже вся собралась и
слиплась до безупречной мерзейшей мощи. Если выживу, не знаю, как я по
Каширке буду ездить, надеюсь, со смехом и дулей. Я даже здесь побуйствовал,
поорал и поломал кое-чего, в меру, конечно. А жаль. А то бы уж свалил