"Сергей Шерстюк. Украденная книга " - читать интересную книгу автора

- Может быть.
- Волосы длинные и лохматые?
- Скорее всего.
- Немытый, грязный?
- Как это?
- Ты ведь грязнуля. А тогда, наверное, был прегрязный, если некому было
ругать.
- Мне никто не говорил, что я был грязнуля.
- Вы все были грязные, вот никто и не говорил.
- Ну хорошо, пусть я был грязный, хотя краска - никакая не грязь. И
джинсы не могли быть драные, мне мама зашивала.
Заношенные, застиранные, но не драные и не грязные. Я в грязных не
хожу.
- Да ты посмотри, а это что? Вот это вот на коленях, вот это на
карманах, ты на задницу посмотри!..
Так мы с тобой и не выяснили. Чаще всего ты говорила: "Нет,
Сережа, ничего подобного не было ". Или: "Нет, Сережа, это был не ты ".
"Да нет, - говорил я,- все дело в глазах ".
Я ничего особенного и не помню, только эти глаза твои светлые.
Других таких глаз нет. Может быть, мне только хочется, чтобы это была
ты.
16 января
Я говорю себе: не думай, не думай. Неужели, Леночка, ты решила в ту
субботу? проделать тот же путь, что и в ночь с четверга на пятницу, за два
дня до того? А ведь какой я дурак был, когда, выбежав в ту ночь за тобой,
свернул налево, а не направо - к
Театру Моссовета. Ведь театр - это свои, Театр ли это Моссовета или
какой другой, недаром все машины на съемки ждали тебя у служебного входа
Моссовета, там ты назначала встречи, туда тебе приносили сценарии и пьесы. Я
побежал налево, описал круг, но нашел-то тебя справа от театра, на лавочке.
Я нашел тебя, и ты покорно пошла домой, легла спать и утром сказала: "Как же
мы все же любим друг друга ". Мы завтракали и радовались, что завтра, в
субботу, едем на дачу. В субботу.
Но ты не поехала.
Все. Я помню все. Как я мог уехать без тебя? А вот смог же. И
- все.
17 января
Могила твоя вся в снегу, белом и пушистом. Я положил шесть красных
гвоздик. Феклистов сказал: "Как же гвоздики красивы на снегу, никогда не
знал ". Он воткнул в снег какие-то фиолетовые горные цветы с тонкими и
колючими листьями. Два мандарина, зеленое яблоко, иерусалимская свеча. Твой
покрытый инеем портрет. У папы никак не хотела гореть свеча, оставшаяся от
моего соборования, а твоя, иерусалимская, горела. От нашего большого пучка,
который ты зажгла в Храме Гроба Господня, остались три свечи. Три последние
свечи, которые ты держала в руках.
18 января, 1.23, день
И все-таки жаль, что нельзя вспомнить поминутно и посекундно хотя бы
наши двенадцать лет и семьдесят пять дней.

За окном белым-бело, лежит снег. Очень хочется погулять. Как,