"Борис Шергин. Пинежский Пушкин" - читать интересную книгу автора

забросат порато, хлебать сядет без хлеба. И сказать нельзя... Как
скажешь?... Пушкина матка ли, сестра ли обиходили коров-та. Наталья-то не
радела по хозяйству.
Живут задью наперед. С утра гости - по хлебам ходят, куски топчут,
курят, о кака скверна!... Станут плясать, гром эдакой учинится: "Держите
двери-то, чтобы не зашел Пушкин. Что он мешать-то!" Гремят да шумят, да
нарошно, да никак не уймешь...
Все к изъяну да к убытку пошло. Пушкин все как не во своей воле. От
табаку-то он весь угорел! Пробовал Наташу-ту добра доводить. Она уши
затыкат:
- Вы мне уши опеваете своими стихами, всю квартиру заставили книгами да
засыпали бумагой!
Знакомые спрашивают Пушкина:
- Все-то успокоится, в ночь-то вы пишете ли?
- Весна была, дак ручей-то летел, кипел, ломал. А холодна пора, дак
вода-то не шевелится...
Долго он терпел, только стихом подкреплялся, песнями отманивался от
бед. А к Наташе приезжой кавалер Дантест заподскакивал, долгой, как
ящерица... Пушкину свои наговаривают:
- Ты в бумагах-то сидишь, ничего не видишь?
- Вы ничего не понимаете!
Только горюет в стихах:

Куда бежу?
Тесен град Петров.
Негде спрятаться от клеветы,
Жена меня в беду положила,
Обещание свое борзо позабыла...
Наташа, что ты надо мною сделала?!

Которы ему привержены, плачут:
- Саня, не жалей ты жену-то; жалей, да с умом. Не падай духом. Без
такого песенного наблюдателя нельзя стоять царству. Не роняй своего чину...
Вот газету добыла, почитай-ко, почему он на белом свете нажился
скоро... Ужо молчи, я засказываю сама.
Ноне досмотрелись в книгах, что царь кавалера-то подослал. Дантест-от
был на жалованье, что он царю на ложе чужих жен да дочерей добывал.
Царь-то хоть бравой, как сунут кол, как палка прям, а плоть-та
обленилась - дак все нова надо. Царь, а вот что проделывал!
Он Пушкина женочку прилюбовал на гулянках. Самому ей доступать
неприлично, приезжего кавалера и нанял. Ему от дела тысячу посулил. Чуть
Дантест через порог, царь встречу бежит:
- Наташу видел ли? Давно ли видел? В гости-то сулилась ли?
Однако и Пушкин знат свою очередь. Он не хочет навыкнуть срам терпеть.
А некуда на царя просить. И некуда убежать...
Чины и вельможи видят, что Пушкину от царя управы не будет, стали с
маху щелкать:
- Ты велик ли зверь-то, Пушкин! Шириссе больно. На твое место охочих
много будет стихи писать. Кому нужны эки-ти комары летучи!
Пушкин их зачнет пинать, хвостать... Царь тоже забоялся. Он давно