"Борис Шергин. Кроткая вода" - читать интересную книгу автора

друг другу:
- Ежели за этот берег не захватимся, то полетим вниз и в океане
пропадем.
Чтобы как-нибудь прибарахтаться к берегу, надо было обронить мачту с
реей и парусом, которые держали судно на боку.
Вот ведь злое горе! Дома, хоть в избе, хоть во дворе, завсегда топор за
поясом и нож у пазухи, а в грозном море оказались с голыми руками. Но
усилились, и отогнули железные обоймы, и развязали, ногтями да зубами,
бортовые снасти-крепи. Но мачту еще сдерживает штак - снасть, протянутая от
верхушки к носу. Благо ночи светлые, и мы, раздеваясь догола, по очереди
лезем в ледяную воду, от носового корга этот штак отвязывать.
Восьмого мая штак был отвязан. Той же минуты мачта выпрянула из своего
гнезда, и той же секунды карбас обвернулся вверх колодой-килем. А мы, все
четверо, разом ухнули в воду. Но скорополучно вычарапались на днище и
сдумали думу: обвернуть карбас как следует. Для сей акции уперлись коленями
в киль, а руками в воде по локоть ухватились за борт и тянули на себя. И
толь ловко преуспели, что, обвернувшись, карбас чуть нас не утопил. Но опять
вынырнули и залезли в карбас. Сели, в воде по пояс, двое с той и двое с
другой стороны. Сняли по сапогу, стали воду отливать. Воды не убывает:
взводень через ходит. Между тем теченье гонит мимо берег, ждать некогда.
Отодрали от поддона две доски матерых. Зачали грести и задаваться в
берег. А Кологреев у руля. Румпель утерялся, и Кологреев держит руль в
охапке. А мы изо всей мочи гребем, действуем досками. А сами ведь по грудь и
по пояс в воде.
Девятого мая, раным-рано поутру, шаркнул наш карбас по прибрежному
песку - хрящу. Выбрели на землю, пали, поклонились трижды. Напились водицы
из ручья, сели на сухом на бережку, поплакали от радости.
Место, на которое мы вышли, находится в половине Зимнего берега и
называется Добрыниха. Рассудили, что разумнее всего идти в Зимнюю Золотицу.
Кологреев, глядя на меня и на Лгалова, вздохнул:
- Справите ли, осудари, экой путь?
Я действительно при утоплении разбил себе колени, а Лгалов оскудел всем
телом, но и у Мирона одна нога была босая. Я говорю:
- Хоть ползунком ползти, а в Золотице быть.
Пошли мы берегом, брели водою, вязли в глинах. Лезли мы через наносный
хлам, ползли по глиняным оплавинам. Изваляемся, как куклы глиняные. И везде
ручьи гремят, как добрые жеребцы ржут. Так дошли до становища Лысунова:
крест, изба, амбар. И - безлюдье. В избе на блюде - кости рыбьи
прошлогодние, мы пожевали. И уснули, будто люди, в доме; на лавках, будто
господа какие.
Дальше путь пошел до наволока Вепрь. А погода взялась ненастлива: сито
с дождем. Мы с Лукьяном Лгаловым под руку ведем друг друга. Кологрев в
Лысунове полотенце драное нашел, босую ногу завернул. Лукьян шутит:
- Чем так идти, поедем друг на дружке попеременно. Ты, Афонасий, садись
на Мирона, я сяду на Степку. Час проедем и сменимся.
Кологреев смеется:
- Я боюсь, Афонька и Лукьян зачнут скакать. Мы упадем, убьемся...
Дошли до наволока Вепрь. На полугоре часовня, древняя, и божество в ней
древнее. Лестно было постоять. У иконы воск нашли и пожевали. Нам досадно
было, что ни в одной избушке на странных, на людей терпящих припасу никакого