"Борис Шергин. Для увеселенья" - читать интересную книгу автора

человеческих. А как пристало оно здесь к безбрежности моря, к этим птицам,
сидящим на отмели, к нежной, светлой тусклости неба!
Достопамятная доска с краев обомшела, иссечена ветром и солеными
брызгами. Но не увяло художество, не устарела соразмерность пропорций, не
полиняло изящество вкуса.
Посредине доски письмена - эпитафия, - делано высокой резьбой. По
сторонам резана рама - обнос, с такою иллюзией, что узор неустанно бежит. По
углам аллегории - тонущий корабль; опрокинутый факел; якорь спасения; птица
феникс, горящая и не сгорающая. Стали читать эпитафию:

Корабельные плотники Иван с Ондреяном
Здесь скончали земные труды,
И на долгий отдых повалились,
И ждут архангеловой трубы.
Осенью 1857-го года
Окинула море грозна непогода.
Божьим судом или своею оплошкой
Карбас утерялся со снастьми и припасом,
И нам, братьям, досталось на здешней корге
Ждать смертного часу.
Чтобы ум отманить от безвременной скуки,
К сей доске приложили мы старательные руки...
Ондреян ухитрил раму резьбой для увеселенья;
Иван летопись писал для уведомленья,
Что родом мы Личутины, Григорьевы дети,
Мезенски мещана.
И помяните нас, все плывущие
В сих концах моря-океана.

Капитан Лоушкин тогда заплакал, когда дошел до этого слова - "для
увеселенья". А я этой рифмы не стерпел - "на долгий отдых повалились".
Проплакали и отерли слезы: вокруг-то очень необыкновенно было. Малая
вода пошла на большую, и тут море вздохнуло. Вздох от запада до востока
прошумел. Тогда туманы с моря снялись, ввысь полетели и там взялись
жемчужными барашками, и птицы разом вскрикнули и поднялись над мелями в три,
в четыре венца.
Неизъяснимая, непонятная радость начала шириться в сердце. Где
понять!... Где изъяснить!...
Обратно с Максимом плыли - молчали.
Боялись - не сронить бы, не потерять бы веселья сердечного.
Да разве потеряешь?!


***