"Юрий Щербак. Чернобыль " - читать интересную книгу автора

форумах страны, еще в самые застойные времена, который так пылко уверял всех
в безопасности атомных станций, - не приехал, не выступил, не разъяснил
людям, как могло такое случиться. А ведь его авторитетное слово было просто
необходимо в те первые дни тревоги. Не знаю почему, но и на VIII съезде
советских писателей в июне 1986 года место А. П. Александрова в президиуме
пустовало, хотя у писателей были к нему вопросы, были...
И вот итог: осенью 1988 г. в Киеве состоялась всесоюзная
научно-практическая конференция, посвященная обсуждению энергетической
программы СССР на будущее. Чернобыльские события, естественно, наложили на
дискуссию свой суровый отпечаток. В первый день работы конференции по залу
прокатился шумок: после перерыва в президиуме появился человек, внешность
которого известна была всей стране. Высокий грузный старик с начисто
выбритой головой яйцеобразной формы, с мешками под глазами. Академик А. П.
Александров, бывший президент АН СССР.
А через два дня на трибуну конференции взошла женщина-киевлянка и
обратилась к А. П. Александрову с вопросом, как мог он приехать в город,
переживший чернобыльский шок, как смеет он смотреть в глаза потенциальным
жертвам катастрофы - женщинам и детям, перед которыми виновен?
Гостеприимный Киев, куда так часто любил ездить А. П. Александров,
оказался на этот раз очень неприветливым...

Предчувствия и предупреждения

"Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно
светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде
"полынь"; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от
вод, потому что они стали горьки" (Откровения св. Иоанна Богослова, 8).
Неистовому тексту этому, именуемому Апокалипсисом, почти две тысячи
лет. Из каких глубин человеческой тревоги и смятения явился он, откуда эта
темная поэтическая сила слов, несущих грозные и неясные предзнаменования?
Уже через несколько дней после аварии пошел гулять по киевской земле слух о
некоей таинственной связи между Апокалипсисом, его полынной, чернобыльской,
символикой и разрушением четвертого энергоблока, между небесной метафизикой
черных ангелов и ядерной физикой - творением умов и рук людских.
Как сама церковь, потрясенная чернобыльской бедой, отнеслась к древнему
пророчеству одного из своих святых? С этим вопросом вошел я в мае 1986 года
в особняк на улице Пушкинской в Киеве - резиденцию главы украинского
экзархата, митрополита киевского и галицкого Филарета. На стенах зала для
приемов картины Васнецова, Айвазовского, Нестерова. Горит лампада. Из
боковых дверей выходит седобородый человек в черной рясе, жмет руку,
приглашает к свой служебный кабинет. Это митрополит Филарет. В кабинете -
массивный письменный стол, кресло, над столом - портрет патриарха Пимена.
Две большие иконы в серебряных окладах, на столике под иконами - телефон и
часы с зеленым свечением электронного табло.
Мы усаживаемся в удобные кресла, на небольшом столике перед нами
- кофе и сливки. Беседа наша лишена всяких черт формальности. Идет
по-человечески простой и доверительный разговор о трагедии в Чернобыле, и
поначалу не я беру интервью, а митрополит участливо расспрашивает меня о
состоянии больных с лучевыми поражениями - тех, кто попал в киевские
больницы. Наконец я задаю вопрос митрополиту, обладающему бесценным даром