"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

И уже не от няньки, а четко написанная фраза у Лермонтова:

Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Hoh.

Да, да... Одинокая сосна на голой вершине. Надо вспомнить, надо
вспомнить. Мешал откуда-то возникший сыроватый запах. И она открыла глаза.
Две розы лежали у нее на груди в завернутой газетке. Она развернула ее,
листочки розы были мокрые и прилипли к большой статье "Филологическое
мародерство". Взгляда хватило, чтобы понять: это ее книгу размазывали по
стенке, не оставляя ей права не то что на защиту, а на саму жизнь. Ибо она,
Рахиль, была примитивна, глупа, скудоумна, стара, наконец, и не современна.
Ей захотелось закричать, потому что вместе с этими словами в нее вошла
боль, и Рахиль понимала, что эту боль ей не вынести, что это уже конец
конца, и нет сил и времени ни объясниться, ни оправдаться. А потом боль
ушла, и ушло все. И она уже не видела паники, реанимационных усилий,
отчаянное лицо мужа и Берту, которая непрерывно звонила кому-то по
мобильнику.


* * *

Как это оказалось легко! То, что защита будет отложена, уже не вопрос.
Но это полдела. Теперь все зависит от сердца этой Рахильки - такая жалкая
лежала в постели после операции, она ходила смотреть специально, что легкой
подушки бы хватило ей на морду, но это был бы перебор. Пусть сердце само по
себе разорвется. У этих прошлых дам, вскормленных гуманистическими идеями,
оно, как правило, слабое. Сейчас она думала: смыться ли ей из Москвы, будто
ее тут и не было или бояться нечего? Она ведь, собрав все документы для
Москвы, допрежь уехала как бы ставить маме памятник, у мамы ведь тоже
износилось сердце, но не от интеллигентской дури, а от тяжелой метлы -
туда-сюда, туда-сюда, шкреб-шкреб, шкреб-шкреб... Выскреблось. В Москве, в
переходе, она купила черный гипюровый платочек, узелок тугонько под
подбородок, ну сама печаль-горе. Самое то для могилы, но Дита крутилась
возле больницы. Попросила девчоночку, что пришла навестить кого-то, положить
розы в газете в такую-то палату.
- У меня некстати пошли сопли, - объяснила она девчонке, - лучше не
идти, от греха подальше. А подруга, что лежит, просила эту газету. - На ней
под косыночкой был белый парик, под мадам Лавальер, самый дешевый, можно
сказать, из пакли. И темные очки в пол-лица. Ведь по первости она сама
хотела войти в палату, но вовремя скумекала, что это совсем дурной вариант,
даже если она не зайдет в палату, а засунет презент в дверную ручку. А если
дверь будет открыта? А если в палате кто-то будет? Нет, нужен был чужой
человек "от подруги". Лучшие "подарки" дарят именно они. Давно замечено.
Поэтому в библиотеке Дита спокойно села за работу, написанную Рахилью,
в которую она вкрапляла заметки Володи. Традиционный элегический тон
исследования Рахили просто взрывался Володиной нервностью. И сшивать эти
несшиваемые концы было для Диты сплошной радостью. Получалось, им обоим она
была нужна со своим умением сплести кружево из чужого опыта и непрожитой