"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

предложила еще раз опробовать сиденья. И они прилично дрыгались, ногой Дита
сбила приборную доску, не оставив никаких показателей. Прохоров, честно
говоря, просто спятил от напора соученицы, даже боялся кончить раньше
времени, но взял себя в руки-ноги, довел девушку до экстаза, после чего она
еще немного повалялась на согнутых рваных подушках, дав разглядеть себя
Прохорову. "Встреть такую, глаз не задержится, - думал мужик. - Дураки мы,
ищем глазом, а надо другим". На этом и задремал.
Ах, как это было неосторожно со стороны Прохорова! Дита сжимала в руке
сначала две, потом одну пятисотку и размышляла, достаточно ли вознаграждения
сверх всего случившегося, если прибавить просьбу, чтоб Прохоров смолчал про
то, что давал ей машину с целью отвезти мать? Но всякий нормальный человек
задаст себе вопрос: а какая такая тут тайна, если дочь отвезла мать к
родственникам? Так что, может, лучше вообще не касаться этой темы. Брала -
вернула, ну и что? Но был пастух, который так хлестнул своим кнутом, что ей
казалось - треснет пополам машина и она вместе с ней. Оставила она плохой
след. С одной стороны, давно никто никого не ищет, наша милиция давно не по
этому делу, но всегда есть опасность, что среди всей этой вористой братии
найдется один ретивый. Ей ведь и одного хватит.
Дита смотрела в раскрытый рот Прохорова, который при определенных
обстоятельствах скажет как на духу, как она пришла и просила машину, а потом
вернула, а что и где она делала, он не знает. Уезжала не по шоссейке, по
грунтовке, что ведет в степь. Шея у Прохорова была грязная, но под грязью
белая и нежная. При такой черной морде такая белость, можно сказать, почти
феномен природы. И билась на шее жилка. Диту давно интересовала сонная
артерия: такое очень уж открытое для смерти место. В распахнутом ее же ногой
бардачке лежал нож.
Казалось, это очень просто - полоснуть сонного Прохорова по сонной
артерии. Она мысленно водила кончиком ножа, щекотала уснувшего Прохорова по
голубой жилке, в которой было столько доставившей ей радость жизни. "Не
много ли, девушка, для одного дня?" - спросила себя Дита. Но ведь легче
будет выбелить один черный день, чем целую череду, если кто-то начнет искать
мать. Но, кто, Господи, кто? Никого нет на всем белом свете, никого. И
Дита - опять же мысленно - решительно вернула нож в бардачок. Живи,
Прохоров, я сегодня добрая. Она даже укрыла его брезентом, в котором лежала
запаска. И спокойно пошла в свой бывший дом. Соседка поила ее чаем, а она
рассказывала, что оставила мать в совхозе им. Чапаева, их, чапаевских
хозяйств, не меньше ста в этом регионе. Что мать слегка сдурела от дороги и
бормотала незнамо что. Она будет посылать родичам деньги каждый месяц, ведь
никто не обязан за так, верно? Пока не сумеет забрать мать к себе.
- А кем они вам приходятся, родственники? - спросила соседка.
Плохой вопрос, за него можно и наказать. Но Дита сегодня добрая, хотя и
отмечает мысленно тонкую, в один обхват шею соседки.
- Двоюродные братья, тоже детдомовские. Все они жертвы войны. Под
Сталинградом жили.
Сталинградская битва - святое. Ею можно все прикрыть. Соседка
сочувственно никнет головой: какая же трудная у людей была жизнь, это ж и не
сообразить! Ее вот Бог от детдома миловал.
А Дита идет к новым хозяевам своей квартиры. Они уже чуть попривыкли.
Сидят на диване.
- Ах, - говорит Дита, - пришла вас побеспокоить, хочу забрать вещи. Не