"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

когда на уроки приходила комиссия. Она тянула изо всех сил руку, но
учительница подходила и опускала ее руку вниз. "Всем и так известно, что ты
все знаешь", - говорила она, улыбаясь комиссии, дескать, отличница-выскочка,
а мы демонстрируем средний показатель. Однажды она услышала, как директор
сказала литераторше: "Не давай читать стихи на вечере Синицыной - она не
глядится!"
Она тогда взяла даже зеркало и стала внимательно себя рассматривать.
Все, как у людей. Нос длинноватый, ну и что? У девчонки из соседнего класса
не нос, а дверная ручка, а ничего - живет. Конечно, у нее одной в школе
дубленка, и она вешает ее в учительском закрытом гардеробе, чтоб не сперли.
Но и когда ходит по школе в обыкновенной юбке, все помнят про ее дубленку, а
нос, который на семерых рос, как бы отодвигается вдаль. Можно найти и другие
сравнения. Каждый недостаток лица там или фигуры всегда должен иметь что-то
перечеркивающее его. У Лидки с отвислой губой это полные карманы конфет
"Коровка" - ее мать заворачивает их на фабрике. Но главное прикрытие
недостатков - конечно же, одежда. И тут, сидя перед зеркальцем, Дита остро
возненавидела мать-дворничиху. Это же надо, какое у нее горе с нею! И она
пошла с этим горем в кухню.
- Почему ты самая бедная? - закричала она на мать, которая втягивала
резинки в теплые, с начесом мужские кальсоны, которые ей отдал сосед по
площадке. Выпивоха-дальнобойщик был к ним щедр, потому что мать стерегла его
квартиру, когда его долго не было, и кормила страшного драного кота, для
блуда которого всегда была открыта форточка. И он гулял сам по себе. И на
фиг ему был нужен хозяин, если кормила его дворничиха, полумужик-полубаба со
злой девчонкой, которая всегда больно пинала его в бок.
Мать открыла выщербленный рот, и из него вышел не то стон, не то писк,
что-то животное. И Дита отвернулась и ушла в комнату. Но мать шла за нею,
волоча на полувдетой резинке дареные кальсоны, и говорила несусветное.
- Так как же, доча, если я сиротского племени? Я детдомовская с
соска... Я ж сахара живого не видела до пятнадцати лет... А ты в отдельной
квартире, и у нас и сгущенка, и мармелад... А ты еще молодая, подымешься
выше. У тебя будет всегда куриный бульон с лапшой и драповое пальто с мехом.
Чего ж тебе обижаться, если живешь в тепле и не в голоде?
- А в чем я одета? - кричала Дита. - В чем? Ты видишь или слепая?
- Все по деньгам, - бормотала мать. - На себя не трачу, а тебе вот эту
купила, как ее... водо...носку...
- Водолазку, - скрипнула зубами Дита. - Берешь с соседа всякое тряпье,
а с него надо брать деньги. За его кота-урода надо с него стребовать много
чего...
- И... и... - как-то застонала мать. - Я ж его кормлю не своим.
Бачковым. А дать твари еду - это же мне тьфу... Какие деньги?
Вот и разговаривай с ней. Остро колола мысль: почему она родилась
именно у этой тетки, почему нет отца, бабушки с дедушкой, почему в их доме
нет фотографий на стенах там или в альбомах, почему им никто не пишет писем,
а значит, правильно, что их почтовый ящик всегда нараспашку, тогда как в
других через дырочки видно много всякого. Некоторые набиты, и из них торчат
сложенные газеты. Она заглядывала по вечерам в окна первых этажей. Ковры,
гарнитуры были почти у всех. Если не гарнитур, так отдельный буфет
обязательно стоял возле стены, смотрящей в окно. Никто не сдавался бедности,
всякий норовил чем-то похвастаться. Глядишь - и уже на подоконнике напыжился