"Люциус Шепард. Знаток тюрьмы" - читать интересную книгу автора

случатся неприятности, никто не поддержит мне спину, и он объяснил
дипломатические тонкости расового деления, сказав, что когда бы не предложил
мне другой белый пять, то телесный контакт разрешен, но если латино, азиат,
араб или афро-американец, или любой темнокожий член человеческой труппы
предложит нечто сходное, я должен достать свою тюремную карточку и ею
хлопнуть по кончикам пальцев другого человека. В каждой тюряге и темнице,
где я отбывал время, я получал подобную индоктринацию-назидание от
незнакомца, с которым больше никогда не пересекался. Словно сама система
выдвигала кого-то вперед, стимулируя их посредством каких-то невероятных
цепей, добровольно пересказать фундаментальные принципы выживания,
специфические для данного места. Версия Ристелли была куда как менее
полезная из всех, что я когда-нибудь слышал, однако я не сомневался, что его
бестолковое наставленьице является инкарнацией того самого назидания. И
поэтому, оттого, что у меня было так мало информации о будущей тюрьме, кроме
лепета Ристелли, оттого что я верил, что она должна быть супермакс-тюрягой
нового стиля, чья сила духовной депривации настолько свирепа, что она
съедает все, что проглатывает, кроме горстки несъедобных и непоправимо
испорченных фрагментов, вроде Ристелли, по всем этим резонам и другим я
сильно страшился того, что может произойти, когда меня привезут в Алмазную
Отмель.
Серый фургон, что вез меня из Вейквилла, казалось, символизирует серую
странность, которая, как я верил, ожидает меня, и я конструировал ментальный
образ тайной лабиринтоподобной безбрежности, Кафкавиль из кирпича и стали,
частично подземный комплекс, вроде супермакса во Флоренс, штат Колорадо, где
держали Тимоти МакВея, Карлоса Эскобара и Джона Готти; но когда мы поднялись
на гору по синему хайвею к югу от Маунт Шаста, по дороге, что вилась по лесу
из древних елей и пихт, я мельком увидел раскинувшуюся гранитную структуру,
оседлавшую гребень впереди, казавшуюся зловеще средневековой со своими
караульными башенками, почерневшим от возраста камнем и высокими грубо
тесаными стенами, и мой ментальный образ тюрьмы трансформировался в нечто
более готическое - я рисовал себе темницы, архаичные орудия пыток,
массивного надзирателя с лысой башкой размером с ведро, полной зубов, с
татуировкой нуля на лбу.
Дорога свернула влево и я увидел пристройку, выдающуюся с одного бока
тюрьмы, лишенная окон конструкция высотой почти с главные стены, тоже из
выветрившегося гранита, что спускалась по склону гребня, низ ее прятался в
лесу. Мы поехали мимо рядов деревьев, по дребезжащему мостику и вдоль берега
быстрой речки, чьи воды были минерально зелеными на спокойных участках,
холодными и мутными как отрава во впадине, а потом пенились и бурлили на
торчащих как пальцы валунах. Вскоре на противоположном берегу стал виден
вход в пристройку: железные двери, окруженные гранитной аркой и охраняемые
дедушками-пихтами. Фургон остановился, распахнулась задняя дверь. Когда
стало очевидным, что водитель не намерен шевелиться, я выбрался наружу и
встал на берегу, глядя вперед на свое будущее. Древний камень пристройки был
так жестоко изъеден природой, что, казалось, он предвещает немыслимую тьму
внутри, словно ворота, которые при открытии оказываются входом в мрачную
друидскую колдовскую обитель, и все это в соединении с уединенностью и
оглушительным шумом реки, заставляло чувствовать себя смиренным и крошечниы.
Двигатель фургона взревел и водитель - некто таинственный за дымчатым
стеклом - громко сказал через динамик на крыше: "У тебя десять минут, чтобы