"Виктор Шендерович. Из последней щели (Сб. "Музей человека")" - читать интересную книгу автора

проснувшись, спросил, скоро ли буфет, Больше ничего интересного не
произошло, кроме разве того, что плинтусные с подраковинными нашли-таки
друг друга и, найдя, поотрывали что смогли.
На этом, по наблюдениям подруги моей жизни Нюры Батарейной, съезд
закончил свою работу.

III

О, тяжкая ноша летописца! Право же, шебуршить прошлое - все равно что
ползать в нем заново... Несколько дней не имел я мужества продолжать свой
манускрипт, но, кажется, надо спешить. Пора возвратиться к тому, на чем
остановили мы бег своей правдивейшей повести.
Богатая событиями ночь съезда обессилила нас. Целый день на кухне и в
окрестностях не было ни души; Семенов, понятное дело, не в счет - этот как
раз целый день шатался по территории по случаю воскресенья и изводил
продукты.
Куда ему столько? Отнюдь не праздный вопрос этот давно тяготил меня, и
в последнее время, имея вместо полноценного питания много досуга, я,
кажется, подошел к ответу на него. Разумеется, ест Семенов не потому, что
голоден,- это, лежащее на поверхности, объяснение давно отметено мною.
Существо, утром пропадающее куда-то, а по возвращении смотрящее телевизор,
лежащее на диване и храпящее, по моему мнению, вообще не нуждается в
питании. Однако Семенов ест и каждый раз, приходя на кухню, первым делом
открывает шкафы и заглядывает туда плотоядным взором.
Я давно подозревал неладное, а недавно проник в его тайну
окончательно. Было так. Путешествуя по верхней полке, я принужден был
шмыгнуть за сахарницу от хлынувшего внезапно света, но, шмыгая, успел
увидеть над открывшейся дверцей искаженное злобой лицо узурпатора. Все
пороки, подвластные воображению, отражались на нем. У тараканов, замечу,
лица тоже бывают не сахар, но такое я видел впервые. Изрыгнув какое-то
непотребство, узурпатор начал выгребать с верхней полки съестное, и тут-то
меня, предусмотрительно ушедшего на среднюю, осенило... Нет, не голод гонит
чудовище сюда, ему не знакомо свербящее нытье в животе, выгоняющее нас из
тихих щелей на полные опасностей кухонные просторы,- другое владеет им.
Страшно вымолвить! Он хочет опустошить шкаф. Он хочет все доесть,
вымести все крошки из уголков и вытереть полку влажной, не оставляющей
надежд губкой. Но, безжалостный недоумок, зачем он тогда сам же и ставит
туда продукты?
Вечером мы с Нюрой пошли к Еремею послушать про жизнь за щитком.
Придя, мы застали там, кроме него, еще нескольких любителей устных
рассказов. Все они сидели вокруг хозяина и нетерпеливо тарабанили лапками.
Мы сели и также затарабанили, имея в виду то же, что и остальные. Но
тяжелые времена сказались даже на радушном Еремее: крошек к рассказу подано
не было.
Воспоминания о жизни за щитком начались с описания сахарных
мармеладных кусочков и соевых конфет, сопровождались шевелением усов,
вздохами и причмокиванием; я же был несколько слаб после контузии,
вследствие чего вскоре после первого упоминания о мармеладе отключился, а
отключившись, имел очень странное видение: будто иду я по незнакомой
местности, явно за щитком, среди экзотических огрызков и неописуемой