"Виктор Шендерович. Из последней щели (Сб. "Музей человека")" - читать интересную книгу автора

шелухи, причем иду не с Нюрой, а с какой-то очень соблазнительной
тараканихой средних лет. Потолок сияет ослепительно, тараканиха выводит
меня на край кухонного стола и, указывая вниз, на пол, густо усеянный
крошками, говорит с акцентом: "Дорогой, все это - твое!" И мы летим с нею
вниз.
Но ни поесть, ни посмотреть, что будет у меня с этой тараканихой
дальше, я не успел, потому что очнулся - как раз на последних словах
Еремея. Слова эти были: "...и мажут сливовым джемом овсяное печенье".
Сказав это, Еремей всплакнул.
Начали расходиться. Поблагодарив хозяина за содержательный рассказ, мы
со всеми распрощались и, поддерживая друг друга, побрели домой, соблюдая
конспирацию.
И вот тут началось со мною небывалое.
Проходя за плитой, я неожиданно почувствовал острое желание нарушить
конспирацию - в частности, выйти на край кухонного стола и посмотреть вниз.
Желание было настолько острым, что я поделился им с Нюрой. Нюра меня на
стол не пустила и назвала старым дураком, причем безо всякого акцента.
Полночи проворочавшись в своей щели, уснуть я так и не смог и, еще не
имея ясного плана, тайно снялся с места и снова отправился к Еремею.
Еремей спал, но как-то беспокойно: вздрагивал, постанывая на гласной,
без перерыва повторял слово "джем" и все шевелил лапками, будто собираясь
куда-то бежать.
- Еремей, - тихо сказал я, растолкав его.- Помнишь щель, которую ты
нашел возле унитаза?
- Помню, - сказал Еремей и почему-то оглянулся по сторонам.
- Еремей, - сказал я еще тише, - слушай, давай поживем немного за
щитком.
- А как же наша кухня? - спросил Еремей, продолжая озираться.
- Наша кухня лучше всех,- ответил я.- Но здесь Семенов.
- Семенов, - подтвердил Еремей и опять заплакал. Нервы у него в
последнее время совершенно расстроились.- Но только недолго,- сказал он
вдруг, перестав плакать.
- Конечно, недолго,- немедленно согласился я.- Мы только посмотрим,
разместятся ли там все наши...
- Да! - с жаром подхватил Еремей.- Только посмотрим, не вредно ли
будет нашим овсяное печенье со сливовым джемом!
И мы поползли. Мы обогнули трубу и взяли левее. Возле унитаза при
воспоминании о Кузьме Востроногом у меня снова заныло в животе.
- Ох, Еремей,- сказал я,- как ты думаешь, поймут ли нас правильно?
- Наша к-кухня лучше всех! - громко заявил на это Еремей и быстро
нырнул в щель.
Опуская подробное описание нашего путешествия, скажу только: оно было
полно опасностей. Скромности ради отмечу, что только упорство Еремея, без
перерыва твердившего про сливовый джем, вывело нас к утру в другое
измерение, к унитазу.
Тамошний мир оказался удивителен: все было вроде как у нас, только
совсем по-другому расставлено. Сориентировавшись, мы первым делом поползли
в сторону кухни и возле мусорного ведра, прямо с пола, поели вкуснейших
крошек. Я, признаться, не был расположен оттуда уходить, пока хоть одна
крошка валяется неохваченной, но Еремей, попав за щиток, как с цепи