"Виктор Шендерович. Многие лета" - читать интересную книгу автора

стемнело, и грузовик со звоном въехал в стеклянную стену телецентра;
изнутри ответили трассирующими. Оглохший Холодцов попытался напоследок
вспомнить: был ли в партитуре у Чайковского грузовик с трассирующими? - но
сознание опять оставило его.
На опустевшую голову села бабочка с жуликоватым лицом Сергея
Пантелеймоновича Мавроди и, сделав крылышками, разделилась натрое; началась
программа "Время". Комбайны вышли на поля, но пшеница на свидание не
пришла, опять выросла в Канаде, и комбайнеры начали охотиться на сусликов;
Жириновский родил Марычева; из BMW вышел батюшка и освятил БМП с казаками
на броне; спонсор, держа за голую ягодицу девку в диадеме и с лентой через
сиськи, сообщил, что красота спасет мир - после чего свободной рукой
подцепил с блюда балык, вышел с презентации, сел в "Мерседес" и взорвался.
Президент России поздравил россиян со светлым праздником Пасхи и уж заодно,
чтобы мало не показалось, с Рождеством Христовым. Потом передали про спорт
и погоду, а потом, в прямом эфире, депутат от фракции "Держава-мать" с
пожизненно скучным лицом бывшего капитана милиции полчаса цитировал по
бумажке Евангелие.
Закончив с Иоанном, он посмотрел с экрана персонально на Холодцова
и тихо добавил:
- А тебя, козла, с твоим, б..., рыбьим жиром мы сгноим персонально.
Холодцов вздрогнул, качнулся вперед и открыл глаза.

Он сидел в вагоне метро. На полу перед ним лежала шапка из старого,
замученного где-то на просторах России кролика - его шапка, упавшая с
зачумленной, забитой, как у Страшиллы, головы. На шапку уже посматривало
несколько человек.
- Станция "Измайловская", - сказал мужской голос.
Холодцов быстро подхватил с пола упавшее, выскочил на платформу и
остановился, соображая, кто он и где. Поезд хлопнул дверями, прогрохотал
мимо и укатил, открыв взгляду белый свет.
Платформа стояла на краю парка, а на платформе стоял Холодцов,
ошалело вдыхая зимний воздух неизвестно какого года.
Это была его станция. Где-то тут он жил, помнится. Холодцов растер
лицо и на нетвердых ногах пошел к выходу.
У огромного зеркала возле края платформы он остановился привести
себя в порядок. Поправил шарф, провел ладонью по волосам, кожей ощутив
неожиданный воздух под ладонью. Холодцов поднял глаза. Из зеркала на него
глянул лысеющий, неухоженый мужчина с навечно встревоженными глазами. Под
этими глазами и вниз от крыльев носа кто-то прямо по коже прорезал морщины.
На Холодцова смотрел начинающий старик в потертом, смешноватом пальто.
Холодцов отвел глаза, нахлобучил шапку и пошел прочь от зеркала, на
выход.
Ноги вели его к дому, транзистор, что-то сам себе бурча,
поколачивал по бедру.
В сугробе у троллейбусной остановки лежал человек. Он был свеж,
розовощек и вызывающе нетрудоспособен. Он лежал вечной российской вариацией
на тему свободы, лежал, как черт знает сколько лет назад, раскинув руки и
блаженно улыбаясь: очки, ботинки на шнуровке, пальто...
Холодцов постоял над блаженным телом, осторожно потеребил обшлаг.
Человек открыл голубые, как у Холодцова, глаза, увидел над собою такие же -