"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

Израиль, но и Израиль вывернулся у него из-под ног, объявив, что виза
его просрочена, а поскольку евреем он не является, то и под действие закона
о возвращении не подпадает.
"Не понимаю, - писал он друзьям в Иерусалим, - у вас там какие-то
блажные кибуцники запускают праздношатающихся приезжих к себе в столовую и
потчуют среди ночи курами? Только потому, что те изволили заблудиться? Милая
детская мечта! Я тут совершенно непредумышленно пересек угол чьего-то
поместья (не огороженного к тому же!), так на меня спустили собак и едва не
пристрелили для острастки. Красиво эти итальяшки выглядят только в кино, но
кино, как вы, верно, догадываетесь, я не посещаю. Следующей зимы мне не
пережить - прошлую провел в основном под мостом - ничейный гражданин, коему
не положено от просвещенного человечества даже таблетки аспирина.
Перенес воспаление легких, а почему не сдох, не знаю".
Письмо было размножено, разослано с припиской "SOS!" по всем возможным
адресам (подозреваю, что не столько само бедственное положение
Пятиведерникова ужаснуло эмигрантскую общественность, сколько мысль о
позорном разоблачении преимуществ избранного ими западного образа жизни).
Неисповедимыми, но тонко продуманными путями попало оно в руки невиннейшей
Паулины. Испытав все прочие способы спасения гибнущего в Италии русского
диссидента и убедившись в преступной государственной косности и людской
черствости, она решилась на крайнее, зато верное средство - поехала в Рим и
обвенчалась с Пятиведерниковым по православному обряду.
Бросив таким образом вызов бессердечному миру, она на вполне уже
законном основании ввезла молодого мужа в страну и поселила у себя в
квартире.
Не думаю, чтобы тридцатичетырехлетняя Паулина питала какие-то тайные
надежды - благочестивая стыдливость давно заставила ее смириться со своей
участью старой девы. Мечтать, что спасенный проникнется к спасительнице
нежными чувствами, она бы не посмела. Но, без сомнения, в бедной своей
отверженной душе она выстроила сладостную модель дружеского совместного
подвига, общей плодотворной борьбы и интеллектуального взаимопонимания.
Предполагалось, что
Пятиведерников станет ближайшим соратником и единомышленником. Он же
стал единственно тем, чем мог и должен был стать: тяжким ее крестом.
После всего пережитого он и помыслить не мог о какой-то полезной
деятельности. Утомленный и разбитый всей своей предыдущей жизнью, успевший в
лагере смертно возненавидеть советскую власть, а в Риме не менее яро -
зловонную западную демократию, он жаждал только одного - отдохновения,
полного и никем не нарушаемого покоя! "Приди, о Лень! приди в мою
пустыню..."
Я побывала у Паулины после ее замужества (фиктивного, разумеется).
Пятиведерников в полуодетом и каком-то немыто-нечесаном виде валялся в
гостиной на диване, а вокруг по всей комнате в разбросанном состоянии
пребывали его же носки, бумаги, все виды печатной продукции: книги, брошюры,
газеты (которые Паулина специально выписывала из Москвы и Парижа),
вывернутые наизнанку штанины и грязные тарелки. Мое вторжение в уже обжитой
им мирок он воспринял хмуро, позы не переменил, а на предложение жены
познакомиться буркнул себе под нос нечто не вполне разборчивое и, кажется,
даже не вполне приличное. Но когда я уходила, вдруг вскочил, прошлепал по
паркету босыми ногами и протянул мне руку. Я пожала ее, но постаралась