"Лев Романович Шейнин. Дебют (Из 2-й книги 'Записок следователя', Рассказ) " - читать интересную книгу автора

сидящим за шахматным столиком в обществе одного прокурора, считающегося
хорошим игроком. В наркомате знали, что Крыленко часто приезжает до начала
работы, чтобы поиграть в шахматы.
Посмотрев на Крыленко, я заметил его мрачный вид и понял, что он
проигрывает.
-- Послушайте, Шейнин, -- сказал он, -- сегодня же выезжайте в
Смоленск. Там вскрыты крупные хищения и самое нахальное мошенничество.
Местная прокуратура сама не справится. Дело сложное. Правда, там ещё
никого не убили, что вас, вероятно, больше бы устроило, но ехать надо. И
постарайтесь не задерживаться -- предстоит другая командировка. Привет!..
Вечером того же дня я выехал в Смоленск и приступил там к выполнению
задания. Дело действительно оказалось довольно сложным, и работать
пришлось с большим напряжением. Впрочем, как часто бывает по делам о
хищениях и взяточничестве, обвиняемые так рьяно топили друг друга и так
сваливали вину один на другого, что в конце концов удалось распутать весь
это клубок. Через три недели, объявив обвиняемым об окончании следствия, я
выехал в Москву, захватив с собой дело, состоявшее из трёх томов.
Случилось так, что из Смоленска я выехал далеко за полночь поездом,
следовавшим в Москву с тогдашней границы. Мне повезло -- в этом поезде
нашлось свободное место в спальном вагоне, и я занял его, предвкушая
приятную возможность хорошо выспаться до Москвы.
Удобно устроившись в уютном двухместном купе, я разделся и мгновенно
уснул, положив толстый портфель с делом под подушку.


3

Меня разбудил противный скрип качавшейся на петлях двери моего купе,
почему-то оказавшейся открытой. Кроме того, мне было неудобно лежать --
изголовье вдруг оказалось чересчур низким. За окнами купе тревожно
мелькали тени железнодорожных столбов. На горизонте, с трудом пробиваясь
сквозь грязную вату облаков, уже серел рассвет.
Спросонок я не сразу сообразил, что именно меня разбудило. Потом,
похолодев от страшного предчувствия, я сунул руку под подушку. Портфеля не
было. На полу его тоже не оказалось.
Я бросился в служебное купе, разбудил спящего проводника, но он,
разумеется, ничем не мог мне помочь и ничего не мог объяснить.
Понятно, что до самой Москвы я уже не смыкал глаз, предвидя неизбежные
последствия свалившейся на меня беды.
В том, что я буду арестован и предан суду, сомнений не было. Теперь я
размышлял о том, по какой статье меня привлекут: будет ли мне предъявлено
обвинение в преступной халатности или что-нибудь похуже.
Ужасал меня позор случившегося. И то, что мне нечего, решительно
нечего сказать в своё оправдание! Положение усугублялось тем, что, по
правилам, я должен был отправить следственное дело фельдсвязью, то есть
специальной почтой, а не брать его с собой в вагон. Я нарушил эти правила
потому, что хотел как можно скорее написать обвинительное заключение, не
ожидая, пока оно придёт в Москву фельдсвязью. Но ведь именно это нарушение
правил обязывало меня к особой бдительности!..
А я просто "проспал" дело в самом позорном смысле этого слова!