"Аскольд Шейкин. Резидент " - читать интересную книгу автора

его главные улицы: Донская, Московская, Широкая, Думская, застроенные
особняками шахтовладельцев, богатых купцов - торговцев зерном и мясом,
гонявших гурты в Москву, Петербург, Нижний Новгород. Зелень садов разделяла
эти дома.
А другой край назывался шахтным. Здесь над землянками, бараками,
мазанками возвышались конуса терриконов - гигантские кучи вынутого из глуби
недр камня - да похожие на скворечни, величиной с дом, копры угольных шахт:
Пашковской, Шурилинской, Цукановской, РОПИТА - Русского общества пароходства
и торговли.
В этом краю круглый год пахло серой от тлеющих терриконов. Бараки и
домишки стояли черные, словно обугленные. Узкие, кривые, размытые дождями и
талыми водами улицы переходили в балки. Кроме терриконов да шахтных копров,
все тут жалось к земле: и дома, и низенькие заборы из плитняка, и редкие
кусты чилиги - желтой акации, и полузасохшие от серного дыма деревца
шелковицы и вишни, и поэтому сюда нельзя было прийти незамеченным, любой
человек еще издали оказывался виден за всеми этими заборами, землянками и
сарайчиками.
Был конец дня. Мужчина лет сорока пяти, одетый в латаную-перелатанную
брезентовую робу, бородатый, с шапкой черных волос, закрывающих лоб, с
обушком на плече, с горняцкой лампой у пояса, опустив плечи, устало шел
шахтерским краем.
У одной из калиток в Сквозном переулке он недолго постоял, хмуро и
недовольно оглядываясь, как человек, возвращающийся с работы в плохом
настроении, толкнул калитку, прошел двориком к низенькому домику в два окна,
без стука, как хозяин, распахнул дверь. В передней остановился, прислушался.
За второй, внутренней, дверью разговаривали женщина и парень.
- Смотри какой! - говорила женщина. - Еще и посмеивается. Чем мазал-то?
- Сало такое, - нехотя отвечал парень.
- Где ж ты его достал?
- У цыган сменял. Они его волчьим зовут.
- И зачем оно им?
- Собак уводят. Намажут сапоги, по поселку пройдут...
- В промен-то чего отдал?
- Да наган.
- Ой, Матюха, как же это ты?
- А у меня их еще десять. На поле за каменоломней сколько хочешь можно
найти. И винтовки, и наганы, и патроны. Красновцам их, что ли, сдавать?
Мужчина расправил плечи, поставил обушок в угол и толкнул дверь.
- Здравствуй, Анна Андреевна, - проговорил он, перешагивая порог и
протягивая руки к седой женщине, сидевшей у стола на табуретке.
Парень метнулся в соседнюю клетушку, за ситцевую занавеску.
- Стареть стал, - продолжал мужчина, - подхожу к дому, сердце
колотится: вдруг да с тобою что?
- А я тебя, Харлампий, давно разглядела, - ответила женщина, вставая
навстречу ему. - Ты еще к переулку подходил. Я слежу...
Была она когда-то высокая, а теперь сгорбившаяся, и когда она поднялась
с табуретки, это стало особенно заметным.
- Тихо пока все, - сказала она. - Только посомневалась: идешь вроде ты,
а с обушком? Уж не в забой ли подался? Машинисту зачем обушок? Сроду ж ты с
ним никогда не ходил.