"Павел Шехтман. Пламя давних пожаров " - читать интересную книгу автора

в свою обычную колею. Подавленные пережитыми ужасами, жители города надолго
еще останутся под гнетом боязни за завтрашний день. Жуткую картину
представляют собой улицы Баку в вечернее время. В десятом часу, когда ранее
здесь кипела жизнь, горели огнями рестораны, театр и клуб, носились по
городу фаэтоны - теперь на улицах полное безлюдье. Огни погашены, ставни
закрыты, глубокая мертвенная тишина, нарушаемая лишь топотом казачьи
разъездов да лязгом ружей обходящих улицы пеших-патрулей. Одинокий
запоздалый путник, я пробираюсь к своей гостинице. Слышится оклик: "Стой!
Кто идет?!" И лязг ружья. Внимательно осматривают разрешение, и я трогаюсь
дальше, до следующего патруля. Город напоминает военный лагерь" ("P.C.",
24.2.1905). Военное положение было введено отнюдь не для защиты армян. Его
не было ни во время погрома, ни в последующие дни. Однако резня привела к
неожиданному для властей результату: явное, открытое попустительство и
провокация администрации вызвали всеобщее возмущение. "Отчего власти своим
вмешательством не положили конец уличной резне? Вот вопрос, на который
бакинское общество - резолюциями съезда нефтепромышленников, общего собрания
присяжных поверенных, частного совещания гласных думы и общим голосованием
бакинской интеллигенции, без различия племени, дало негодующий ответ: -
Власти бездействовали" (там же, 22.2.1905). Начали собираться многотысячные
митинги. Выступали представители всех национальностей, говорили, что никакой
вражды между армянами и мусульманами не было и нет, а происшедшее -
провокация самодержавия. Требовали наказания истинных виновников.
Произносили революционные речи. Тогда-то в Петербург из штаба корпуса
жандармов полетели отчаянные телеграммы: "Третий день в общественном клубе
происходят открытые заседания для желающих, где члены революционного
комитета взывают сбросить самодержавие и с оружием в руках смело двинуться в
кровавый бой... Полиции не существует; власть в беспомощном состоянии.
Благомыслящие русские просят защиты, так как все, кроме них, вооружены и
сейчас преступное сборище в 3000 заседает в центре города. Генерал-майор
Медем". На следующий день (17 февраля): "В Баку анархия: вчера на собрании
учитель Васильев взывал к убийству царя и уничтожению всего романовского
дома. Заседание Думы по неотложным вопросам не состоялось, вследствие
скопления евреев, агитаторов-армян, пытавшихся произносить революционные
речи... Подготовляется трехтысячное собрание в цирке, а в общественном
собрании - гимназистов под руководством учителей. Губернатор присужден к
смерти. Если не будут приняты самые серьезные меры, положение станет
критическим. Генерал Медем". ("Рабочее движение...",стр 85). Теперь-то,
когда возникла угроза самому режиму, министр внутренних дел Булыгин делает
доклад царю (18 февраля). Мрачными красками рисует он (на основании
вышеприведенных телеграмм) разгул анархии в городе, особо подчеркивая
опасность, грозящую безоружным русским людям от вооруженных туземцев.
"Власти же пребывают, по-видимому, в панике и беспомощной растерянности".
Вывод: необходимо ввести в Баку военное положение. В тот же день следует
высочайший указ Правительствующему Сенату об объявлении на военном положении
города Баку и Бакинской губернии. В эти примерно дни большевик А.Стопани
пишет В.Ульянову письмо из Баку. тчитавшись в партийных делах, он
заканчивает постскриптумом - буквально криком души: "Ужасный город и нравы.
Нельзя быть уверенным за жизнь. Сообщают, что уволенный полицеймейстер
Деминский (один из организаторов бойни) укрылся в татарских кварталах, где к
нему ходят на поклонение шайки фанатиков, организаторов бойни и охраняют