"Вадим Сергеевич Шефнер. Ныне, вечно и никогда" - читать интересную книгу автора

нести широкую кожаную сумку, на которой были вытиснены слова: "Грусс аус
Митава" (что по-русски означало: "Привет из Митавы").
По окраинным немощеным улочкам городка они шагали к Богаделенской роще,
потом выходили к бездействующей узкоколейке и шли по ней, пока не упирались
в этот Четвертый карьер.
Когда-то здесь ломали плитняк для фундаментов ипанелей, но теперь нигде
во всем мире ничего не строилось, в карьер был заброшен. Над его откосами
лохматой челкой нависали кусты, а на дне его, сквозь острые серые обломки,
пробивалась вихрастая трава и хилые побеги ольшаника. А кое-где лежали
большие плоские плиты с волнистой поверхностью, и когда Георгина с Волькой
по пологому скату узкоколейки входили в карьер, с этих плит соскальзывали и
исчезали в траве и щебне маленькие веленовато-серые ящерицы. Здесь в
безлюдье, в затишье, было тепло и тихо; все здесь было по-другому, не так,
как наверху. И Георгина казалась здесь другой - веселой, даже озорной
какой-то.
Они подходили к заброшенной дощатой сторожке, и Георгина прислоняла
винтовку к стене и вынимала из сумки "Привет из Митавы" лист бумаги и медный
карандаш с губной .помадой. Расправив лист, подложив под него сумку, она
рисовала на серой бумаге смешного человечка с круглыми глазами. Поплевав на
эту мишень, она приклеивала ее к стене. А Волька ставил на приступочек
несколько трехгранных бутылочек от уксусной эссенции, утащенных им из сеней
дома вдовы Веричевой.
Потом они шли дальше, в глубь карьера. Георгина с деловым видом снимала
с винтовки чехол, осторожно вынимала из пазов оптический прицел и клала его
на сумку - здесь он был не нужен. Затем она плавно ложилась животом на
землю, на мелкие камешки и траву. Она сразу как бы срасталась с землей;
казалось, тронь ее, и она, как ящерица, заскользит по дну карьера и
скроется, и никто никогда ее не отыщет.
Внезапно, с очень коротким промежутком, раздавались два выстрела.
- Сбегай проверь, - небрежно и весело приказывала Георгина.
Он бежал к сторожке и брал мишень. Теперь у человечка в каждом глазу
было по рваной звездочке. Волька прикладывал к лицу бумажку и сквозь эти
звездочки смотрел на небо. Потом спешил к Георгине.
- В оба глаза, тетя Гина!
- Ну вот, значит, я еще умею стрелять, - с легкой улыбкой, как бы
говоря сама с собой, произносила Георгина. - Теперь попробуй ты.
Он ложится и, положив винтовку цевьем на бугорок мелкого щебня,
прижимает к щеке теплый, тонко пахнущий кипарисом приклад.
- Ноги и туловище держи свободней, приклад сильнее прижимай к плечу! -
командует Георгина. - Целься спокойно. Подкоптить тебе мушку?
- Не надо, тетя Гина, мушка не блестит.
Когда приклад плотно и удобно прилегает к плечу, Волька почти перестает
ощущать себя, он словно сам стайовйтся винтовкой.
Вот она наведена на цель, Волька переводит мушку чуть-чуть левее: он
знает, что винтовка берет чуть-чуть вправо. Теперь он спокойно нажимает
спусковой крючок и сразу чувствует сильный, но дружественный толчок отдачи.
Какая-то сила устремилась от него вперед, и ее уже ничем не вернуть, сам
Спаситель ничего бы тут не мог поделать. Бутылочка исчезает, будто ее и не
было. Если бы там стоял волк, или медведь, или человек, с ним произошло бы
то же самое. Волька понимает это. И каждый раз он чувствует гордость, но