"Карло Шефер. Кельтский круг" - читать интересную книгу автора

силосной башни. Эту башню он видел и из Безевилля, с автостоянки у рынка.
Значит, городок находился в той стороне. За шесть прожитых тут дней он уже
научился сносно ориентироваться. Он вдруг рассердился - ведь он не желал
ничего знать, ничему учиться и по возможности хотел перестать быть самим
собой, тем самым проклятым Тойером.
За правым плечом возникла массивная тень. Он резко повернулся: там
стояла корова и таращила на него карие глаза.
Он сунул бутылку в карман; как ни смешно, но ему стало стыдно перед
коровой. И зашагал в обратную сторону.
Ему по-прежнему мучительно хотелось отдохнуть, но поскольку он не
понимал точно, от чего - отлынивать от работы он обычно ухитрялся и без
отпуска, - то не знал и как это сделать.
Комиссар снова прошел мимо рощицы. Почти стемнело, и идущую навстречу
подругу он различил лишь по приближавшемуся огоньку сигареты. Вообще-то
курила она редко, даже не каждый день, но за время отпуска он все чаще видел
ее с сигаретой. Тут можно было бы найти аналогию с бессовестным
употреблением анисовки средь бела дня, но до столь тонких умозаключений
комиссар не дотягивал. Когда у него на душе царил мрак, он становился
невнимательным к окружающим. Во всяком случае, он знал за собой такой грех,
и это знание не прибавляло ему веселья, а еще больше понижало настроение.
Оно падало по уходящей в бесконечность шкале Тойера, предназначенной для
измерения отрицательных величин, для измерения пустоты.
- Иоганнес, зачем ты хитришь и обманываешь меня? Неужели не стыдно?
Голос Хорнунг звучал бодро и весело, но можно было догадаться, что
веселье это мимолетное и следует ловить момент и ценить его. Что сыщик тут
же и сделал. Как всегда, неуклюже:
- Ты опять куришь.
Хорнунг остановилась. В темноте он не мог видеть выражение ее лица, но
интонация не оставляла места для сомнений.
- Точно тебе говорю, Тойер. Вот мы сидим с тобой, ужинаем. Я
приготовила ужин. Возможно, не на ресторанном уровне, но все же... Потом я
прошу тебя кое о чем - мне не хочется повторять свою просьбу, напомню лишь,
что в тринадцать лет подростки краснеют, получая такое предложение. Но ты
даже не слышишь меня, встаешь, идешь к своему саквояжу с туалетными
принадлежностями, который, к моему удивлению, стоит на комоде у входной
двери с самого нашего приезда... Копаешься в нем... Впрочем, своему
партнеру, который к тому же постарше меня, я охотно прощаю старческие
странности...
- Эй, ты что! - воскликнул Тойер. - Мне стукнуло лишь пятьдесят три! В
марте.
- В феврале, ты даже не помнишь собственный день рождения. Поэтому я
повторяю: твое поведение отдает старческим маразмом. И я могу обосновать
свою оценку. Ты даже не замечаешь, что на стене висит зеркало. Так что я
прекрасно вижу, как ты выуживаешь бутылочку шнапса. Потом что-то бормочешь
про свежий воздух и выходишь из дома. Я слышу, как ты топаешь по ступенькам,
а самое главное, слышу, как ты поешь песню про фонарь.
- Про какой еще фонарь? - искренне возмутился Тойер.
- Про такой: "Я иду с фонарем, и мой фонарь со мной..."
- Трам-там-там, там-там, там-там... - закончил пристыженный комиссар,
как всегда сфальшивив. - Но у меня нет никакого фонаря...