"Владимир Щербаков. Тень в круге (Фантастическая повесть в письмах) " - читать интересную книгу автора

вопрос к окружающему, к себе, к людям. Я говорю "к людям", не делая различий
между вами и нами. Он тот же на знакомом Вам фото. Годы, испытания, лишения,
горе и утраты не изменили его, он тот же, мой и Ваш отец. У меня было
достаточно времени, чтобы проверить это. РЭА.


Письмо двадцать четвертое

Рэа, Вам удалось вернуть меня в прошлое. Но Вы тут же захотели так
изменить это прошлое, чтобы я перестал узнавать знакомые до боли его
приметы. Судите сами, могу ли я поверить Вам на слово, если даже возможность
считать Вас моей сестрой не склоняет меня на сторону Ваших предположений.
Предположений. Иначе я не могу это назвать. Как видите, я не спешу объявить
себя хотя бы наполовину инопланетянином.
Ваше письмо подействовало на меня так, что я готов был припомнить
каждый день и каждый час свой. Снова я на берегу синей бухты, и мы с
товарищем босиком идем по серому песку, где отлив оставляет за собой пряно
пахнущие ленты и нити морской травы. Справа ползет тень крутобокой сопки, к
зеленому загривку которой клонится предвечернее солнце. Мы забираем влево,
где свет и алмазы капель на бурой гриве замшелых камней, где на дне
оставшейся лужи видны морские ежи и улепетывающий краб. И следы заполняются
водой, когда мы носим камни, складываем их так, чтобы получилась стенка,
перегораживающая лужу надвое. И еще стенка, и еще... Потом, оглядываясь на
уходящее солнце, вылавливаем из лужи рыбью мелочь, которая ослепла в мутной
воде и не может скрыться.
Там, куда Вы меня позвали, я вижу долину, синюю от ягод, с тремя
прозрачными протоками. Перепрыгивая через них, я ощупью, не глядя, нахожу
голубику. Потом протоки сливаются, я закатываю брюки до колен, выхожу на
перекат, но вода сбивает меня с ног, и я вдруг понимаю, что надо быть вместе
с течением, плыву, меня выносит к большому камню, где я поднимаюсь. Колени
еще дрожат, но страх, первый страх в моей жизни, уже побежден. Река отныне
становится моим союзником. Позже, много лет спустя, она будет мне сниться. И
густая жимолость у подошвы сопки, и лиственничный лес на пологом склоне, и
полосатый веселый бурундук, сидящий у серого пня, расколотого некогда
молнией, - все это осталось, все это не придумано. И нет места ничему
другому. Что крепче этого может привязать меня к детству, где нет и намеков
на тоску по иному миру?
Вы просили документальных доказательств и старались быть точны во всем.
Теперь пришла моя очередь просить у Вас подобных же подтверждений. Не задаю
вопросов. Очевидно, Вы сами знаете, какие вопросы я мог бы задать. ВЛАДИМИР.


Письмо двадцать пятое

Бессонная ночь. Только перед рассветом из руки моей выскользнула книга.
Я искала там примеры, которые помогли бы нам понять друг друга. Что же это
за книга? "Сарторис" Фолкнера. Цитирую.
"По обе стороны этой двери были узкие окна со вставленными в свинцовую
оправу разноцветными стеклами - вместе с привезшей их женщиной они
составляли наследство, которая мать Джона Сарториса завещала ему на смертном